Всё, что имели...

Всё, что имели...

1

Хмурым осенним днем в городе и на заводе вновь была объявлена воздушная тревога.

Начальник инструментального цеха Леонтьев, как всегда, выглянул из конторки, чтобы убедиться, все ли рабочие ушли в укрытия, и, к своему удивлению, заметил: кое-кто из них продолжал работать, не обращая внимания на вой сирены.

— Никифор Сергеевич, вы что, не слышите? Воздух, — недовольно крикнул он пожилому рабочему-пенсионеру Макрушину, вернувшемуся на завод в первые же дни войны. — Прошу выполнять приказ директора.

Не отрываясь от станка, тот ворчливо ответил:

— Зря шумишь, Андрей Антонович. Ну, выполню приказ, а норму за меня кто выполнять будет? Да и много ли проку в тех щелях-укрытиях, куда мы бегаем сломя голову. Ежели бабахнет, скажем, то один хрен — что там, что здесь… Время понапрасну тратим на беготню. Вот жалость.

— Чехарда получается! — подхватил работавший по соседству Мальцев. — Бывает, наладишь дело, а тут вот она, воздушная тревога… Плюнуть на нее — и только!

— Твоя правда, Еремей, верно говоришь, Петрович, — согласился Макрушин и, кивнув через плечо на другого рабочего, добавил: — Вон и Савелий так же думает.

— Ага, — вполголоса отозвался Грошев.

Леонтьев поглядывал то на Макрушина — высокого, худощавого старика с чуть запачканными сажей седыми усами, то на Мальцева — коренастого крепыша лет пятидесяти, одетого в чистую, будто бы специально перед сменой постиранную и выглаженную спецовку, то на сорокапятилетнего Грошева — человека неторопливого и немногословного. Все трое работали рядом, жили в собственных домах на одной улице в своем Левшанске, издревле спорившем с недалекой знаменитой Тулой: чьи умельцы искусней и чьи ружья лучше.

— Посуди сам, Андрей Антонович. За все время почти ни одна бомба не упала на наш оружейный, а мы, как та неразумная ребятня, в горелки играем, носимся туда-сюда без толку, — доказывал Мальцев и решительно заключил: — Мне такое не по душе, да и не только мне!

«Еремей Петрович прав», — согласился про себя Леонтьев, как и многие понимавший, что зенитные подразделения — артиллерийские и пулеметные — надежно охраняют город и оружейный завод. По крайней мере, фашистам не удавались массированные налеты, сюда прорывались иногда лишь одиночные вражеские бомбардировщики, да и те швыряли свой груз куда попало, торопясь поскорее улепетнуть от мощного огня зенитчиков.

— Будь по-вашему. Оставайтесь, — разрешил он и направился к заводскому начальству, думая по дороге о том, что с беготней в укрытия и в самом деле чехарда получается: только наладится работа — и вдруг воздушная тревога, а значит, выходи из цеха, укрывайся… Нередко случалось и так: едва прозвучит «отбой» и люди вернутся к станкам, как тут же опять завывает сирена… А план трещит, а за невыполнение по головке не гладят…

— О чем, Андрей Антонович, задумался, чем обеспокоен, отец родной? — спросил встретившийся у здания заводоуправления секретарь парткома Кузьмин.

— Забот-хлопот хватает, Александр Степанович, — ответил, поздоровавшись, Леонтьев и стал рассказывать о рабочих цеха, которые воспротивились покидать станки во время воздушной тревоги, назвал фамилии.

Кузьмин улыбнулся.

— Ну, от Макрушина и Мальцева другого и ожидать не приходится… Если есть время, прошу ко мне заглянуть на минутку, — пригласил он.

Леонтьеву хорошо был знаком просторный кабинет секретаря парткома. Сейчас в широкие окна, крест-накрест заклеенные узкими бумажными полосками, сочился полусумрак непогожего дня. Казалось, что на улице вот-вот заморосит холодный надоедливый дождь или того хуже — густо повалит безвременный мокрый снег.

— Присаживайся, Андрей Антонович. — Кузьмин включил настольную лампу с большим голубоватым абажуром, и от этого в кабинете стало теплее, уютней. — Не от тебя первого слышу о рабочих, которые отказываются бегать в укрытия, — спокойно, даже с некоторой уверенностью в голосе, что так и быть должно, продолжал он. — С подобными речами уже кое-кто приходил к директору и в партком. Иные горячие головы даже требовали отмены приказа о поведении наших людей при угрозе налета. Не думаешь ли присоединиться к ним?

— Нет. По-моему, приказ отменять не следует, но что-то и как-то надо изменить.

— Вот с этим я согласен. Дадим указание, что на добровольных началах можно разрешать оставаться на местах при воздушных тревогах. Но только на добровольных началах, без нажима и с учетом обстановки.

Слушая, Леонтьев прикидывал, кто из рабочих последует примеру Макрушина и Мальцева, и мысленный список у него получался внушительный, а значит, меньше будут склонять инструментальщиков на планерках да совещаниях — с тем-то не справились, того-то недодали…

— Давай-ка потолкуем о материалах, которые ты готовил на случай эвакуации цеха. Помнится, у тебя было три варианта. Подскажи-ка, пожалуйста, какой из них был признан самым приемлемым? — поинтересовался Кузьмин.

— Второй, — ответил почти машинально Леонтьев и тут же встревожился: — Александр Степанович, неужели все-таки придется эвакуироваться?