Всё, что имели...

— Ну, гора с плеч… А то я думал — защита понадобится, охрана, а ты, оказывается, всеми любим, уважаем, даже лентяями и бракоделами, которых ты никогда пером своим не трогаешь.

Сбитый с толку, Маркитан почесывал бритую голову, недоуменно смотрел на парторга, а тот продолжал:

— Вот, голова, забыл, никак не вспомню, кто сказал: «Если тебя хвалит враг, подумай, какую глупость ты сделал».

— Это слова Августа Бебеля, — машинально подсказал Маркитан и тут же расхохотался. — Ну, разыграли… Я ведь, башка, подумал, что вы серьезно про «темную»… Смысл вашего замечания мне ясен.

— В таком разе давай поразмыслим, как сделать газету позубастей. Хвалебный тон — это не то, чего требуют от нас обстоятельства.

— Согласен. Однако войдите и в мое положение: директор советует помещать лишь такие материалы, которые звали бы на трудовой подвиг. Этой же линии придерживается завком и комитет комсомола… Обсудить бы работу редактора многотиражки на заседании парткома.

Леонтьев улыбнулся.

— Сам под нож лезешь, Семен Семеныч.

— Для пользы дела под что угодно полезешь…

— Хорошо. На одном из ближайших заседаний заслушаем твой доклад, готовься, — сказал ему Леонтьев и направился к директору.

— Опять мы на страницах печати! — не без удовольствия проговорил Кузьмин, погладив развернутую на столе областную газету.

Леонтьев хмуро пробурчал:

— Читал… Зря, ох, зря, хвалят.

— То есть как это «зря»? С февральским планом справились.

— С трудом, но вытянули… Я вот чего никак не могу понять: почему выполнившие государственный план должны ходить в героях? План — это закон, выполнение плана — это наш гражданский долг. Зачем же по головке гладить и на всех перекрестках кричать — молодцы?

В кабинет вошли, кажется, уже успевшие крупно поговорить Рудаков, начальник строительного цеха Марченко и председатель завкома Лагунов.

— Александр Степанович, рассудите! Завком готов поздравить ребят: входите в свое училище, набирайтесь ума-разума, а главный инженер — председатель приемочной комиссии — акт не подписывает, какие-то недоделки нашел, — с обидой в голосе обратился к директору Лагунов.

— Не какие-то, а существенные! — заявил Рудаков. — Ребятам жить, учиться, а окна полностью не застеклены.

— Александр Степанович, я вам докладывало большом бое стекла. Стекольщики были трестовские, они и допустили, — начал объяснять Марченко, но Рудаков прервал его:

— Почему доверили дяде? Почему не поставили своих стекольщиков? Да и был ли бой? Есть данные, что стекло, грубо говоря, разбазарили!

— Не будем шуметь из-за мелочей. Здания училища практически готовы, недоделки надо ликвидировать. Ты уж, Роман Егорович, постарайся, пожалуйста, — обратился директор к начальнику стройцеха.

Склонив лысоватую голову и, как всегда, не скупясь на обещания, Марченко тоном преданного подчиненного ответил:

— Александр Степанович, все будет сделано самым лучшим образом. Но есть одна закавыка: трестовские товарищи — наши самые надежные компаньоны — просят, чтобы акт был подписан сегодня же. За это они обещают устранить свои недоделки.

Кивая в знак согласия головой, Лагунов подсказал:

— Нам невыгодно портить отношения с трестом «Медьстрой».

— Что верно, то верно, — согласился Кузьмин. — Константин Изотович, действительно, стоит ли нам бодаться с трестом, не последний же день имеем с ними дело.

— Извините, Александр Степанович, но я не стану подписывать заведомую липу! — отрезал Рудаков.

— Правильно, — поддержал его Леонтьев. — Я не понимаю, товарищи, — продолжал он, — трест — частная лавочка? И почему возник вопрос: портить с ним отношения или не портить? Требования к тресту и нашему стройцеху предъявлены справедливые. О поблажках и речи быть не может.

Оставшись наедине с парторгом и попросив секретаршу никого не впускать в кабинет, Кузьмин с упреком заговорил:

— Что-то мы с тобой, Андрей Антонович, в разные дудки дудим. Это непорядок. В мою бытность парторгом я всегда и во всем поддерживал директора.

— Даже если тот был не прав?

— Видишь ли, уважаемый товарищ парторг, понятия — прав или не прав — относительные. Один прав, когда требует наискорейшего открытия ремесленного училища, другой же прав, когда требует устранить недоделки. Но чья правота важнее? Вот вопрос. Наше училище — на контроле обкома. Что скажу, если оттуда позвонят?

— Правду. А правда состоит в том, что мы сами виноваты, не потребовали от строителей элементарной добросовестности, — ответил спокойно Леонтьев.

— Я гляжу, Андрей Антонович, ты забыл время, когда наш первый станок заработал на снегу, а в твоем цехе костры горели, — уколол Кузьмин.