Всевидящее око

Меня охватило беспокойство, причем настолько сильное и всепоглощающее, что я перестал воспринимать себя отдельно от той, которая исчезла. Даже не вспомнил о том, что могу опоздать на вечернее построение. Готов был отказаться от всех построений, всех обязанностей, лишь бы еще раз увидеть это воплощение ангела. Я побежал – от дерева к дереву, от камня к камню. Несся по вьющейся тропе, обследуя каждое бревно или пень, изучая следы на земле и на мху. Выкрикивал ее имя древесным лягушкам и малиновкам. Звал ее, обращаясь к западному ветру, и к заходящему солнцу, и к горным вершинам. Ответа не было. Охваченный страданием до самых глубин существа, я даже – представьте, чего это мне стоило, – подобрался к краю кладбищенского утеса и позвал ее, глядя вниз и ожидая, что увижу на камнях ее изломанное безжизненное тело.

Я уже отчаялся найти ее, мистер Лэндор, когда наконец-то, проходя мимо куста рододендрона – всего в пятидесяти ярдах от того места, где в последний раз видел ее, – заметил сквозь узор почти обнаженных ветвей ногу, обутую в дамский сапожок. Продравшись через кусты, я обнаружил, что нога примыкает к торсу, а торс – к голове, а все вместе образует неподвижное тело мисс Леи Марквиз, распростертое на жесткой каменистой земле.

Я опустился рядом с ней на колени и довольно надолго затаил дыхание. Ее зрачки практически исчезли под веками. В уголке нежного и чувственного рта виднелась струйка слюны, и все тело сотрясала такая сильная дрожь, что мне стало страшно за ее жизнь!

Она не произносила ни слова, и я… я не находил в себе сил произнести хоть одно… пока наконец-то… наконец-то!.. приступ не начал стихать. Я все ждал, и мое терпение было вознаграждено тем, что ее грудь поднялась и опустилась в глубоком и спокойном вздохе, а веки затрепетали. Она осталась жива. Она не умерла.

Однако ее лицо заливала мертвенная бледность. Узел волос распался, и теперь черные, свитые в тугие колечки локоны закрывали лоб. А глаза, мистер Лэндор! Бледно-голубые глаза неотрывно смотрели на меня, и взгляд их был необузданным и распутным… восхитительным в своей неудержимости. Все эти перемены в облике, вполне объяснимые эмоциями, не вселяли тревоги. Я не наблюдал в ее личности расстройств, которые несли бы на себе отпечаток пережитого внешнего человеческого – нет, я пойду дальше: нечеловеческого – воздействия. Ее платье, мистер Лэндор, было порвано на плече. На запястьях остались царапины от жестоких ногтей, и кровь все еще текла из ран. Крепкий кулак оставил синяк на ее правом виске – самое настоящее святотатство в отношении ее одухотворенного, благородного чела.

– Мисс Марквиз! – закричал я.

Будь у меня тысяча лет, мистер Лэндор, и бесконечный запас слов, я все равно не смог был описать ту радостную улыбку, что осветила ее прекрасное разбитое лицо.

– Простите, что доставила вам столько хлопот, – сказала она. – Вы могли бы проводить меня домой? Мама очень волнуется из-за слишком долгого отсутствия.

Повествование Гаса Лэндора

19

17 ноября

Не могу осуждать По за то, что он не распознал симптомы. У него ведь в семье никогда не было священника, а священники являются самыми предпочтительными врачами при подобных видах расстройств. Даже моего отца, который больше стремился сковывать души, чем исцелять их, – даже его вызывали чаще, чем ему хотелось бы. Особо мне запомнилось одно семейство. Они жили в фермерском доме в соседней лощине. Каждый раз, когда у мальчика начинался приступ падучей, они бежали в нашу лощину, неся на руках извивающееся, выгибающееся дугой тело, и требовали чуда. Разве Иисус не совершил его с мальчиком в Евангелии от Марка, 9:17–27? Ведь преподобный Лэндор может сотворить такое же?

И отец каждый раз пытался. Он клал руки на дергающееся тело ребенка и приказывал духам выйти; судя по тому, что происходило дальше, духи выходили – но чтобы вернуться на следующий день или через неделю. Спустя какое-то время семья мальчика перестала донимать нас.

«Одержимый» – вот такое слово, насколько я помню, использовал отец ребенка. Но одержимый чем? Мне это было невдомек. Я видел только отсутствие. Оболочку, в которой когда-то обитало человеческое существо.

Конечно, для выводов у меня был только доклад По. Но если я прав насчет болезни Леи Марквиз, у нее имелись все основания оставаться скорбящей старой девой. И хотя я пока что не познакомился с ней, признаюсь, уже жалел ее – ведь кто может знать, как долго продержится тело при таком жестоком приговоре?

Поток холодного воздуха принес с собой слова По: «Смерть красивой женщины – великая, самая возвышенная тема Поэзии…»

Что ж, я не мог с этим согласиться. Хотя сейчас направлялся на похороны.

То был день, когда тело Лероя Фрая предстояло предать земле. Какие на нем были погребальные одежды, сказать не могу, потому что гроб не открывали с того момента, как шесть бомбардиров сняли его с катафалка, и до того, как над ним сомкнулась земля.