Всему свое время

Здесь всё как и должно быть – то же оборудование и системы, включающие в себя механические вентиляторы для оказания помощи дыханию через эндотрахеальную или трахеостомическую трубку, сердечные мониторы, оборудование для постоянного мониторинга функций организма, питающие и назогастральные трубки, всасывающие насосы, стоки и катетеры, и, наконец, широкий спектр лекарств для лечения.

– Доброе утро, мистер О’Брайен! – учтиво сказал он, подойдя к пациенту.

– Доброе, – тихо ответил тот, отрешённо уставившись вверх и рассматривая свою старую знакомую – еле заметную трещинку на потолке, единственную немую свидетельницу всех его мук и страданий.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Артур, поворачивая голову в сторону мониторов. Так, пока что никаких изменений. Ну что-же, хотя бы так. Больной хранил молчание, словно был обижен на своё постоянно мигавшее и противно пищавшее электронное окружение.

– О чём вы думаете, мистер О’Брайен?

– Вы кто, психотерапевт? – вдруг произнёс тот. – Только их интересует, о чём человек думает.

– Нет, я ваш новый доктор. Меня зовут Артур Смит.

– Почему новый? А где старый? Он от меня открестился и послал ко всем чертям?

– Нет, мистер О’Брайен. Он просто перешёл работать в другую клинику, поближе к дому, в связи с семейными обстоятельствами.

– Даже не попрощался… я его понимаю, к чему эти церемонии и торжества? Хотя… он мог бы заглянуть на прощанье.

– Он просил извинить его… это произошло так неожиданно… просил передать вам пожелания скорого выздоровления…

– Довольно этого фарса, доктор Смит! Я всегда считал, что надо быть честным с людьми. О каком «скором выздоровлении» можно говорить? Скажите, разве смогу я снова встать на ноги? Смогу ли победить болезнь? Скажите мне честно, вы ведь часом не хотите мне внушить веру в исцеление, доктор?

– Хорошо, мистер О’Брайен. Буду с вами предельно откровенен. Вы знаете, у вас рак. Прогноз неутешителен. Болезнь противится лечению. Увы, таков ваш диагноз.

– Это не диагноз, доктор. Это приговор. Боль стала нестерпимой и лекарства уже не справляются с ней. А когда гаснет свет – я остаюсь один на один с болью. Она терзает меня физически, насилует. Но не убивает, только наслаждается моими муками. И меня разрывает на части. Я плачу и плачу…

– Мистер О’Брайен, оцените вашу боль по 10-ти балльной шкале…

– 12, – ответил он. – Вся моя грудь в огне. Меня выворачивает кишками наружу…

– Я понимаю, как сильно вы страдаете. Вам, скорее всего, также необходима консультация психолога…

Он так и знал… Утро началось как обычно – с пробуждения Болей и прочих тёмных сущностей. Печальная специфика такого отделения.

– Смит… – вдруг, после минутного молчания, произнес Кевин фамилию доктора. – Англичанин?

– Ирландец, – поправил его Артур.

– Это радует! – только сейчас он повернул голову к доктору и встретился с ним глазами. – Вы ведь проголосовали за Brexit?

– Да.

– И, я надеюсь, за суверенную и единую Ирландию?

Артур улыбнулся. Кому как не ему было известно, что одной из основ национального самосознания у ирландцев, в какой бы точке земли они ни жили, является их патриотизм, знание истории и культуры родной страны, возрождение и воссоздание национальной идеи.

– Когда же придет мое время, доктор? – с завидным мужеством произнес Кевин. – Когда этот зловещий рак остановит мое сердце? Почему оно до сих пор бьётся?

– Оно у вас сильное. Я говорю вам это как врач.

– Вы верите в жизнь после смерти, доктор? – вдруг спросил тот.

– Если она существует, то это было бы огромным утешением для многих, – Артур грустно посмотрел в окно. Его глаза выражали глубокую печаль и сочувствие.

– У меня нет страха. Смерть всегда с нами. Она дожидается нас за первым же поворотом. Ведь все мы умрём в один прекрасный день. Или вечер. Надеюсь, он будет прекрасным!

Артур молчал, сжав губы. Он знал, что скоро выйдет из этой палаты, чтобы навестить другого пациента. Что день будет идти обычным своим ходом. Больные, лежащие под капельницами, посетители, редкие, но все пропитанные скорбью и солёными слезами. Опустевшую палату вновь займет очередной пациент, а на скамьях в холле будут сидеть люди, безнадёжно верящие в какой-то прогресс, произносящие фразы друг другу: вряд ли он выкарабкается… сколько он уже так лежит… сынок, ты слышишь меня?… боюсь, никакой надежды… жаль маленькую дочку, она останется сиротой… И просящий взгляд сидящей у окна женщины, сгрызаемой множеством мелких сущностей, вроде Горечи, Ужаса и Безысходности. Она будет постоянно повторять какие-то слова, обращённые к Господу и не отрывать от лица вымокшего до последней нитки платка.

А Кевин, когда-то богатырского телосложения человек, настоящий ирландец, лежит сейчас неподвижно на своей койке, как полузатопленный крейсер на воде, делая еле заметные глотки между короткими фразами и… продолжает жить… и бороться… бороться с болью…

– Странно, не правда-ли, дожить до того момента, когда всей душой захочется покинуть этот мир? – неожиданно спросил он. – Ведь я так безумно любил жизнь! Меня так мучает боль… А вы предлагаете мне примириться со своим теперешним состоянием, доктор?