Вся поверхность лагуны излучала фосфорический свет. Затопленные дома светились словно гигантские гнилушки. Плесень на полу и стенах струила тихое, сумеречное сияние. Картье прикоснулся к перилам, и его рука засветилась мраке.
— Это смерть, — подумал он. — Я в раю.
Он вошел в дом и упал в кресло. Глаза его ввалились черными ямами.
Миллионы бабочек, дрожа крыльями, в каком-то судорожном сне низко трепетали над водой. Издали надвигался грохот.
Первый же порыв ветра с подавляющей свирепостью захлопнул дверь. Дом вздрогнул и застонал. Комната потонула в фиолетовом огне молний.
Раскаты грома стали непрерывны. К ним вскоре прибавился другой звук, — отдаленный рев бегущей воды. Ураган согнул деревья и понес по воздуху ветви, крыши, плетни. Дождь хлынул не струями, а потоками воды, и земля стала похожа на морское дно, покрытое водорослями.
В комнату ворвались ручьи, ветром сорвало ставни. Пол накренился.
Сгнившие, — а может быть и подпиленные — сваи подались под напором воды, и дом, сорванный со своего основания, зачерпнув одним краем, понесся по течению, ударяясь о деревья, крутясь на водоворотах, гонимый ревущею бурей во мрак.
Ураган гремев всю ночь.
Утром тучи рассеялись, и поднялось солнце.
В Луан-Прабане, в тридцати километрах ниже затопленного селения, скопились сотни джонок и сампанов. Пришедшие накануне, перед грозой, стояли крайними. Они привезли контрабанду— темные тюки с оружием под корзинами зелени и фруктов.
Лодки были покрыты двускатными шалашами из цыновок. На корме, на маленьких очагах женщины варили рис, приправляя его «нюокнамом» — темным соусом из разложившейся рыбы с пряностями. Мужчины жевали бетель, оплевывая за борт красную слюну.
Всюду шла оживленная торговля. Драгоценнейшие плоды земли — маленькие нежные мангустаны, подаваемые в отелях заледенелыми, как сливочное мороженое; крупные колючие дурианы, пахнущие падалью, но обладающие тончайшим вкусом и высоко ценимые на Востоке; золотистые связки манго и дынеобразные папайи — все это пышными гроздьями наполняло корзины и продавалось за гроши. Речной базар был в самом разгаре, когда на реке появился дом, сорванный ночною бурей и медленно влекомый течением. Никто не обратил на него внимания, так как это было обыденным явлением.
— Эй, Ли-Тан, берегись! — крикнул Рикашта и поднялся с багром в руках.
Но было уже поздно. Дом ударился в крайнюю джонку. От толчка дверь распахнулась, и перед онемевшими людьми предстал сборщик Картье. Он покойно сидел в кресле в белом шлеме и с драгоценным портфелем на коленях.
— Капитан! — в ужасе вскрикнула Ли-Тан и судорожно швырнула на дно лодки свою корзину. Но несмотря на то, что в ней на этот раз была несомненная контрабанда, страшный чиновник не сказал ни слова, даже не пошевелил пальцем. Он был мертв.
Дом тихо завернуло течением, и в полном безмолвии Картье важно продолжал свой путь вниз по реке. Никто не вздумал остановить его, страх бежал перед ним по берегам Меконга.
И если бы не речные крокодилы, вскоре положившие конец этому путешествию, Картье удалось бы осуществить желание, которое он сам считал невыполнимым: приехать в Сайгон в собственном доме.