Всемирный следопыт, 1929 № 11

Мать ложится на спину. Сумка за ненадобностью уже почти атрофировалась, от нее остался лишь узкий ободочек. Сосков нет, заменяющее их млечное поле открыто. Малыши взбираются к матери на брюхо и начинают тыкать носиком в млечные железки. От раздражения в железках выделяются капельки молока, которые, скатываясь, задерживаются в желобочках, образуемых валиками сумки. И вот из этих «корытц» малыши начинают преуморительно лакать язычком молоко. Я приподнялся, чтобы лучше их рассмотреть… Подо мной хрустнул сучок, и видение мгновенно исчезло. Ни ехидны, ни малышей — словно я видел сон…

После недельной прогулки мы вернулись на ферму. Сборы мои в дорогу были не долги. Я ехал налегке, оставляя все свои коллекции на ферме, в расчете снова туда вернуться. Джону очень хотелось меня сопровождать, но приближающаяся жатва и необходимость помочь отцу в уборке урожая остановили его. В утешение я обещал ему писать обо всем интересном, что придется увидеть в моих странствованиях по островам Полинезии.

Как это было: Тайна Кузькина острова. Рассказ-быль А. Линевского.

Обитатели деревни, привыкшие к моим этнографическим занятиям, не раз сообщали мне с таинственным видом:

— А не один ты у нас. Вот в Андроновых Выселках какой-то тоже бродит, молотком камни бьет, а ребятам деньги платит, чтобы мерили ущелья. Вот бы и тебе наших ребят нанять. Ребятенки без дела бегают, а у тя, известно, деньги казенные, жалеть некуды.

Говорилось это чуть не в каждом доме. Приходилось объяснять, что их «ребятенки» не могут участвовать в записывании этнографического материала. Однако все объяснения были напрасны, и родители с недовольным видом бубнили:

— А вот в Андроновых Выселках товарищ твой наймовает, и тебе б не зря было.

Через несколько дней прибегали сообщить:

— А твой товарищ уж на Егорову гору зашел и там ребят наймовает, а ты чего денег жалеешь?

Однажды, плывя на лодке к одной из деревень, намеченных мною для обследования, я натолкнулся на неведомого «товарища». Около гранитного мыса, вдававшегося в реку, маячила лодка, а в ней одинокая фигура. Четко доносились удары молота, и то-и-дело слышались крики; на берегу стояла еще одна фигура, а от нее тянулась к лодке измерительная лента.

Подплыв к лодке, я оказался лицом к лицу с человеком, из-за которого мне столько раз навязывали неграмотных ребят для ведения этнографических записей. Беглый взаимный осмотр сразу показал нам, что мы примерно однолетки и одного и того же общественного положения. Словом, подходим друг к другу.

— Мне про вас эти три недели все уши прожужжали, — сказал я с улыбкой.

— И мне тоже.

— Вас в низовьях все ребята с нетерпением ждут, все приготовились быть рабочими.

— А зато вас все старухи и старики дождаться не могут. Одна старуха ревмя ревет: вдруг не дождется и помрет. «Не чаяла, не гадала, — говорит, — что и у меня для городских товар найдется».

Мы оба расхохотались. «Деревенский телеграф» действовал исправно. Геолог попросил меня подождать минут десять, чтобы вместе отправиться в деревню. Торопиться было некуда, и я с интересом стал наблюдать за новым для меня делом.

Работа геолога заключалась в следующем. В реку заходила гранитная гряда, — ему надо было узнать ее положение под водой. Поэтому от самого берега на одинаковом расстоянии в дно вбивались колья, размеченные на метры и полуметры. Пройдя речной грунт, кол упирался в гранит. Ряд таких промерных пунктов давал абрис гряды.

Я насмешливо следил за новым товарищем. То ли дело собирать разного рода поверья, преданья и приметы и постепенно воссоздавать диковинное миросозерцание старины! Вскоре я убедился, что геолог думал примерно так же, смеясь над коллекционированием, как он выражался, «бессмысленных бредней старины».

Геолог уже несколько дней жил в деревне, поэтому я поневоле очутился в положении гостя. Проголодавшись и терпеливо выбирая кости из разваренной щуки, мы перебирали новости, передаваемые о нас «деревенским телеграфом». Дело геолога представлялось деревенской массе если не хозяйственным, то по крайней мере толковым. Думали, что он ищет золото, и хотя и сомневались — где, мол, тут золоту быть? — а все же теплилась смутная надежда: а вдруг да найдется золото! Мое же дело было совсем безнадежно. Богачам казалось, что я выискиваю, кто и как прежде жил и не сохранилось ли у кого царского золота; степенным хозяевам иной раз делалось за меня досадно: человек приезжий, городской, а все сидит около стариков да старух, самых что ни на есть никчемных людей. Лишь очень немногие решили, что цель моей поездки — написать «историю». Эти пересуды доставили мне и Владимиру (так звали геолога) много веселых минут. Затем перешли на взаимные расспросы, потом говорили про Ленинград, о собираемых материалах и т. д. Уснули мы поздно.

На следующее утро Владимир уехал на реку, а я начал знакомиться с населением, передавая старикам и старухам поклоны и разного рода наказы от их сверстников из дальних деревень: выполняя эти поручения, я постепенно пробивал обычную скорлупу недоверия.