— Не за мной, Володя, а за новой жизнью, — перебил его Кравков. — За янги турмыш, мой милый! А я только домогатель ее. Вот посмотри-ка, что мне прислали из Монгольской Академии, — прибавил он, передавая Беликову перевод грамоты.
Володя Беликов учился в институте сельского хозяйства и мелиорации и приехал из Саратова на практику по мелиоративному делу. Тут, между Зеравшаном и Аму-дарьей, он и столкнулся с Андреем Кравковым. Столкнулся и зажегся об его кипучие мысли и творческие замыслы.
— Ну, вот и кончил! — сказал, наконец, Кравков, принимаясь запечатывать конверты. И, взглянув на пытливо склонившуюся голову юноши, спросил:
— Разбираешься, Володя?
— Поразительно, Андрей Михайлович! — отозвался тот. — Даже немного жутко. И ведь все точь-в-точь, как вы предполагали!
— Да, теперь несомненно скоро выступим в поход, — сказал Кравков и раздумчиво добавил — А грамота, Володя, дала мне очень много — во-первых, она отчетливо сказала мне: да, плотина есть, и, во-вторых, эта плотина под Яныкентом. Собственно, теперь остались только развалины Яныкента. Вот смотри сюда— и Кравков развернул карту — эти развалины вот здесь, против Кзыл-Орды, километрах в тридцати от левого берега Сыр-дарьи… Когда-то это была цветущая страна. Но Чингиз-хан превратил ее в пустыню. Ее древнее название Согдиана. Там я видел чудесную Барак-калу…[23]) Барак-кала!.. Какая же это красота! Понимаешь? За пятьдесят километров мы делали засечку[24]), и было видно ее. Кругом пустыня и в ней — это одинокое, колоссальное здание. Громадный куб! И вверху чистейшие голубые купола — нет, голубые в бирюзу, чуть зеленоватые. И эмалью под ковер разделаны стены. Классическая лестница к озеру, а по бокам — мраморные сползающие львы — чудо искусства! Подземные строения — точная копия того, что над землей. Идешь, идешь спиралью вниз, бесконечными переходами и пустынными анфиладами, и там, в самой глубине — нечто вроде залы, и в ней — драгоценные нетронутые ковры. А кругом — ни души, пустыня…
— Андрей Михайлович, возьмите меня с собой! Я, ведь, как раз по плотинам, — вырвалось у Беликова, и его глаза заискрились влагой порыва.
Кравков пристально посмотрел на юношу и разглядел в нем беззаветную готовность к подвигу. Этот бескорыстный огонь Кравков ценил в людях, а потому и не мог отказать своему юному приятелю в его неожиданной просьбе.
Кравкова крайне волновал каждый уходящий весенний день. Он чувствовал, что экспедиция тем самым отодвигается в лето, в безводье, в угрожающие жары. А колесо необходимых согласований и разрешений поворачивалось медленно, иногда и поскрипывало. Надо было получить средства от Центрального Бюро Исследований и выхлопотать длительный отпуск по военной службе[25]).
Была и еще одна забота у Кравкова. Он с университета сохранил в себе склонность к натуралистическим наблюдениям. За годы военных скитаний эта склонность не только не потухла в нем, но нашла себе богатую и разнообразную пищу в пылающих просторах Средней Азии. Задумав свой поход к плотине Чингиз-хана, Андрей Кравков постарался заботливо обставить его и с этой стороны. Он списался с Географическим Обществом и другими советскими учеными учреждениями по ряду вопросов, касавшихся исследования жизни в центральных песках пустыни Кызыл-кум.
И только к середине июня все было улажено. Перед Кравковым теперь встала задача: или отложить запоздавшую экспедицию до зимы и будущей весны, поставив тем самым под новые вопросы ее организацию, или пуститься в поход летом, не теряя с трудом достигнутой слаженности в деле, но с риском встретить двойные трудности в пути.
Кравков выбрал последнее.
Экспедиция была разбита на два отряда. В первый вошли: сам Кравков — начальником экспедиции, инженер-специалист по гидравлическим сооружениям, геодезист, два проводника и Володя Беликов. Этот отряд, выйдя из Дурт-куля по Иркибайской дороге, с самого же начала должен был заняться наблюдениями.
Во второй отряд вошли двадцать туземцев из обреченных песчаной смерти кишлаков под предводительством старого Эмро — певца из Чаюглы-куля. Этот отряд, вооруженный лопатами и кирками, представлял из себя основную рабочую силу для предполагавшихся значительных раскопок. Он должен был выступить на трое суток позднее и. двигаться от Кипчака на северо-восток, до выхода на Иркибайскую дорогу у колодца Ун-кудук. Здесь обе группы соединяются и, сделав два перехода по дороге, сворачивают с нее и двигаются вдоль русла Янгы-дарьи. По пути производятся съемки, измеряется в русле толщина песчаного покрова, исследуются грунты под песками и пр. Близ развалин Яныкента происходят крупные раскопки с целью выявления объемов древней плотины, изучаются ее положение, материал и ряд других технических вопросов, связанных с ее разрушением.
В зыбких туманах будущего, за рядом лет и преодолений, Кравкову виделся тот единственный день, когда каменный нож Чингиз-хана будет разрушен и ожившая жила снова набухнет голубою кровью жизни. Сыр-дарья встанет тогда на колоссальную двуногую дельту, и пустыня будет побеждена.