Всемирный следопыт, 1928 № 02

Антилопы, очевидно, переселялись от приаральских озер на пастбища Букан-тау. Умные животные инстинктом шли на урочище Мын-булак, чтобы по этой растительной косе добраться до горных долин. И только присутствие людей заставило их вначале пройти в полукилометре сбоку.

Кравков и его отряд несколько минут стояли, как зачарованные. Чтобы не нарушить зрелища, трепетавших собак держали на сворках. Наконец, толща тел начала редеть и оборвалась отставшими группами и одиночками, которые вытягивались в струну, чтобы догнать передних. А голова стада уже спускалась в лощину — километрах в двух ниже лагеря.

Когда серо-желтый лоскут тел растаял на востоке, Кравков велел собираться в путь. А сам, присев на холме, записывал о сделанных наблюдениях. Через некоторое время к нему подошел Курбан-бай— проводник — с жалобой:

— Маладой парень Валодя ни вставал, ни собирал палатку. Валодя брыкался, когда мы тянул нога.

Кравков недоверчиво поднял голову, но, увидя искреннюю растерянность киргиза и, дорожа временем, резко приказал:

— Кто через десять минут не будет готов, тот будет оставлен на месте. Так и передай!

Но угроза не помогла — Беликов продолжал валяться. Сдвинув брови, медлительно-взбешенно Андрей Кравков поднялся на ноги и пошел к лагерю, на ходу вынимая наган. Пришла ему суровая минута спросить своего юного спутника: куда он пойдет — вперед, с ними, или останется здесь навсегда? Срыву он выхватил закрепленные колышки у палатки и отдернул одно полотнище. Но жестокое слово, клокотавшее в его груди и сверкавшее в глазах, застряло в глотке.

Володя Беликов лежал навзничь с широко открытыми глазами. Глаза эти были стеклянные, неподвижные, смотревшие в смерть. А на груди из-под рубашки взгорбилась целая гора. Заглянули туда— и замерли. Это была зум-зум, очковая змея. Она свернулась в клубок и мирно грелась животным теплом…

_{Володя Беликов лежал навзничь с широко раскрытыми глазами. Глаза эти были стеклянные, неподвижные, смотревшие в смерть…}

Извлечь ее из-под рубашки и спасти Беликова от смертельного укуса было нелегко. Для этого взяли два медных полукруга, которые составляли крышку казана[30]) и с двух сторон сразу сдвинули их над грудью юноши, зажав комок змеи в материю. Затем быстро оборвали переднюю сторону рубашки и сняли вместе с ней ушастое чудовище[31]).

На груди Володи алели ссадины и раны, оставленные медными полукружьями. От ужаса последних минут его свела судорога, и он некоторое время был невменяем. Только часа через два он пришел в себя и рассказал, что ночью ему приснилось, будто он попал в прорубь и постепенно тонул в ледяной воде. В страхе проснувшись, он застыл и наяву, почувствовав на груди холодные, скользкие кольца чудовища. Несколько часов он лежал, как распятый, не смея шевельнуться, боясь произнести слово, едва дыша.

Беликову дали оправиться — и отъезд был отложен до обеда. Андрей Кравков угрюмо отошел в сторону и пометил в записной книжке:

«22 июня. — Только что поднял руку на своего юного друга, — таков закон жизни в пустыне. Но на его груди пригрелась зум-зум, и он смотрел мертвыми глазами. Теперь мне кажется, что я его убил, а змея спасла. И я благодарен змее».

VII. Пустыня мстит.

Через три дня отряд Кравкова нащупал в песках пересохшие рукавчики Янгы-дарьи — древние прожилки страны. Теперь они едва заметны: мощные столетние толщи песка засыпали ложе, из которого когда-то ушла вода. И не верилось, что эта пустая раскаленная зыбь некогда была зелено-тучными лугами, пряно-цветистыми городами и голубой сетью вод, которая, подобно кровеносной системе, питала цветущие клетки этой земли.

С каждым новым шагом по умершей стране в груди Андрея Кравкова все туже сжималась пружина борьбы. Он знал теперь, что великому разрушению древности, смерти страны он должен противопоставить рождение страны в гуле и грохоте невиданного нового строительства. Он опустит сокрушительный удар на плотину и возвратит трудящимся эти неоглядные километры, отнятые у них пустыней и злой волей древнего завоевателя. И упруго чеканило сердце, и бодрым вызовом ширились его глаза.

26 июня ночевали у колодца Бай-Мурат-казган. Оставался небольшой переход до Ун-кудука, где должен был дожидаться Эмро со своими людьми. Их разделяли теперь какие-нибудь десятка три километров. Чтобы не обременять напрасно верблюдов, из восьми турсуков[32]) наполнили водой только два и рано утром отправились в путь.