Всей землей володеть

— Да. Поэтому и я всё с тобой, не с Гертрудой. Ты... ты не смотри, что старше я. Могла в Новгороде остаться, пересидеть там... злое время. Не пожелала. Хотела с тобой... с вами вместе. Чтобы всё увидеть своими глазами. И этих половцев, и всю эту жизнь. Новгород — там тихо, спокойно... И далеко. Снег, чащи, болота. Скажи, Гида, ты знаешь... Чем греческая вера отличается от нашей, латинской?

— Не всё знаю. Священник рассказывал: они не признают духовную власть папы, не принимают добавку «и от Сына» в Символ Веры. И ещё: они не верят Августину Блаженному, не верят в судьбу, в предопределение. — Гида хмурила чело, вспоминая слова священника.

— А ещё: православные не обливают водой, а купают своих неофитов[311] в купели. И вкушают квасной хлеб и вино во время литургии, — добавила жена Святополка. — Скажи, Гида, ты принимаешь это... всё?.. Ты стала православной?

— Я приняла веру мужа. Как иначе? — Гида пожала плечами. — У меня дети, они будут князьями на этой земле.

— А в душе? Ты согласна?

— Не думала над этим. А ты?

— Я согласна. Даже спорила, поругалась с Гертрудой. Гертруда упряма в своём латинстве. За это её не любят и презирают многие бояре.

Княгини сошли с заборола внутрь крепости и вернулась в сад. Только сейчас они почувствовали, что сильно замёрзли.

— Знаешь, я хочу... Мечтаю, — сказала Гида. — Чтобы рати кончились. Надоело. Сколько себя помню, все воюют — отец, дядья, братья. Отец погиб, страну нашу захватили нормандцы.

— И у нас, в Чехии, князья без конца воюют. Или с язычниками, или между собой, или с немцами, — вздохнула жена Святополка. — И один разорения, смерти.

— Вот было бы хорошо, если бы... если бы всё это прекратилось, раз и навсегда. Чтобы кровь не лилась, люди не гибли, чтобы дети наши никогда не воевали, — мечтательно промолвила Гида. — Но так не будет. Мы слабые, мы не сможем помешать. Всё в Божьей воле.

— Но мы ведь с тобой подруги, Гида, — улыбнулась Лута. — И своих мужей удержим от ссоры. В этом наш крест. Мы — как жёны-мироносицы. Сила женщин — в их любви. Такие, как Гертруда, этого не поймут. А мы — мы сможем.

Они сели на скамью у крыльца, прижались одна к другой и вдруг обе расплакались.

Серые тучи ползли над Киевом, ветер гнал на город чёрный дым, а две женщины, обнявшись, шептались о дружбе, о мире, о согласии, и было им вдвоём хорошо, вместе они становились сильнее, они чувствовали поддержку друг друга и радовались этому — наверное, потому, что маленькая такая радость была им обеим очень нужна в тяжёлый час ожидания неизвестности.

Глава 110 НЕЖАТИНА НИВА

Взору Всеволода открылась в утреннем свете перерезанная балками и оврагами широкая равнина. По левую руку притулился на пригорке негустой лесочек, от него вправо, на заход вился пыльный шлях, огибающий небольшую болотистую речонку Канину. За речкой виднелось село с приземистой деревянной церквушкой, ветхой, почерневшей от времени.

Внизу, по оврагам полз молочной белизны густой туман, солнечные лучи с трудом пробивали себе дорогу сквозь плотную пелену.

Село называлось Нежатиной Нивой, и именно тут, около его утлых невзрачных построек, суждено было разыграться злой кровопролитной сече.

День этот, третье октября, выдался почти по-летнему тёплым, под солнцем земля быстро нагревалась, становилось с каждым часом всё трудней, невыносимее под тяжестью дощатых броней, кольчуг, кояров.

Всеволод глянул ввысь. На небе не было ни облачка, безбрежная безмятежная синь распростёрлась над землёй и уходила за окоём, за курганы, в ковыльную дикую степь.

Рати Бориса и Олега стояли на краю поля, на курганах реяли стяги; левее, как раз напротив Всеволода развевались на ветру бунчуки половцев.

На рассвете, пока ещё клубился над полем туман, соузная рать Изяслава и Всеволода переправилась через Канину и расположилась на пологих бурно поросших травой холмах.

Всеволод занял левое крыло, Ярополк с вышгородцами — правое, Изяслав с киевлянами встал в челе войска, Владимир с ростовцами и смолянами отошёл в тыл — его дружина сильней других пострадала при осаде Чернигова.

Стояли долго, ожидание казалось вечным, нескончаемым, воины — и пешие, и конные — всматривались вдаль в тревожном, выматывающем душу молчании. Каждый, наверное, в эти медленно тянущиеся часы обращался мыслию к Богу и страстно молил его даровать победу над врагом или, на худой конец, спасение от острых стрел и сабель, но не допустить погибели, увечья или полонения.

Всеволод объехал свои полки. На него смотрели из-под шеломов молодые и старые лица, он улыбался, пытался ободрить ратников добрым словом, говорил, стараясь придать голосу уверенность:

— Побьём крамольников, окончится время лихое. Мир наступит, тишина, покой.

Князь Хольти и сам не очень-то верил своим словам.

Рать его составляли переяславцы, те, что уцелели после разгрома на Оржице, и вновь принятые в дружину удальцы. Начало над ними взял воевода Ратибор — старинный Всеволодов товарищ и друг, пеший же полк возглавил тысяцкий Туки, брат боярина Чудина.