Всей землей володеть

На душе у Владимира было невесело, он думал о завтрашнем сражении, вспоминал крепкие дубовые стены Чернигова, которые не один раз сам облазил снизу доверху, и понимал: нет, такую твердыню нахрапом, единым махом не взять. Если они даже быстро овладеют окольным городом, то там ещё детинец, хорошо укреплённый, обведённый более высокими и мощными стенами. Нет, осада Чернигова — не дело одного дня.

Утром, стоя на холме перед укреплениями города, Владимир убедился в верности своих ночных рассуждений. Рядом с ним спрыгнул с коня боярин Яровит.

— К тебе в помощь послан, княже, — бросил он коротко, всматриваясь вперёд.

Мысли новгородского посадника сейчас сосредоточились на грядущей осаде, он усилием воли отбросил свою боль и жажду мщения. Не время. Пригревало солнце, становилось жарко, из-под плосковерхого шлема — мисюрки катился градом пот, Яровит с раздражением смахивал рукой капли и, кусая уста, всё смотрел и смотрел на крепостную стену. Вот Олеговы дружинники в булатных шишаках на забороле, вот, кажется, он узнаёт Ратшу, а рядом с ним Воеслав что-то кричит им из башни у ворот обидное и злое, он слышит гогот черниговских посадских, столпившихся здесь же, на забороле и оборуженных чем попало — кольями, дубинами, топорами.

Странно: он, Яровит, прожил в Чернигове без малого двадцать лет, город этот стал ему в чём-то близким, но он не испытывал сожаления или смятения, что стоит сейчас в рядах осаждающих — выбор свой он сделал давно и сделал сам, без чужого давления и увещания.

— Может, порешим миром? — спросил князь Владимир, с глубоким сомнением глядя на злобно гудящую толпу защитников города. — Эй, Годин! Поезжай наперёд, попробуй столковаться.

Обладавший сильным голосом Годин тотчас послушно выехал к воротам. Приложив ладони ко рту, он зычно прокричал:

Открывайте врата, люди черниговски! К чему ратиться нам?! Не вороги ж, не поганые!

Из окошка стрельницы высунулась голова тысяцкого Воеслава.

— Скажи князьям своим: не холопы мы им! И пущай на Чернигов они не зарятся, но ступают, откудова пришли! Не их се вотчина!

Со стены полетели новые насмешки и ругательства.

Годин поспешно поворотил коня.

— Видать, стойко будут биться, — хмуро выдавил из себя Владимир.

К ним подъехал воевода Иван.

— Задумка есть, княже, — лукаво подмигнув, сказал он. — Послушай-ка вот. Я ведь многое в жизни повидал, худому, чай, не научу. Испробуй поджечь посад. Стрелы огненные пущай ратники твои мечут. Сдаётся мне, пожара они поболе, чем нас, боятся. Своя рубаха, она завсегда к телу ближе. А как побегут тушить, тут сумятица, переполох. Взберёмся тогда на стену, похватаем Воеслава и прочих смутьянов.

— Что ж, испробуем, воевода, по совету твоему содеять, — согласился Владимир. — Эй, стрельцы! Стрелы огненные пущайте! Чрез стену чтоб, на дома! И вборзе начинайте, не стряпая!

Десятки стрел с горящей, пропитанной смолой паклей взмыли в воздух. Смоляне и ростовцы были мастера своего дела, не отстали и новгородцы, ведомые Яровитом. Сам посадник выпустил из лука несколько стрел через стену.

Город окутался дымом. Откуда-то справа, со стороны Стрижени вырвался, взвился ввысь смерчем столб огня.

— Пожар! Пожар! Дома горят! — раздавались со стены вопли.

Видно было, что в рядах обороняющихся воцарилась растерянность. Люди бестолково метались из стороны в сторону, не слушая приказов Воеслава и оставленного Олегом в городе воеводой Ратши. Если бы был сейчас с ними князь, то ему бы повиновались беспрекословно, но Олег и Борис ушли в степь, а на окрики бояр и дружинников не обращали внимания, слова их приказов тонули в общем непереставаемом гуле.

Ратша, надрываясь, орал что было мочи, одного мужика ударил в морду, другого, не выдержав, полоснул мечом. Это был конец обороны внешних укреплений. Посадские схлынули со стены и побежали тушить пожар, от Ратши отскакивали, как от чумы, а он всё носился по заборолу, срывая в крике голос, весь чёрный от копоти.

Снизу раздавались мерные удары порока. Ростовцы ломали ворота, слева от Ратши бой кипел уже на стене. Молодец-богатырь поспешил на выручку своим, перебегая по лестницам через стрельницы и надвратные башни. Но было поздно. Восточные ворота со скрежетом поддались, распахнулись, и толпа осаждавших с победными кликами ворвалась в посад. Ратша стремглав бросился вниз. Что-то круглое скатилось по лестнице и упало у его ног.

Присмотревшись, Ратша узнал голову Воеслава. В выпученных мёртвых глазах тысяцкого застыл ужас, полуоткрытый рот его был перекошен в предсмертном крике.

— Ну, вороги! — Ратша в остервенении потряс мечом. — Получите вы у мя!

...Черниговцы, ринувшиеся тушить пожар, почти не оказывали сопротивления. Но в некоторых домах держали-таки оборону.

Ратша влетел на свой двор, крикнул воротнику:

— Затворяй врата! — и по крутым ступеням вбежал в сени.

Милана, прижимая руки к груди, шептала в страхе:

— Господи! Что се, Господи?!

— Детей упрячь в погребе! Живо! И сама тож прячься! — Крикнул ей Ратша.

— Нет, нет! Я с тобою! — замотала в отчаянии головой молодая женщина.