Всей землей володеть

Изяслав принял брата тотчас, не мешкая. Сидя в высоком кресле у настежь распахнутого окна, он слушал долгое повествование взволнованного Всеволода с тупым, ленивым равнодушием. Что ему там до Чернигова, до Переяславля, до непослушных племянников? Он смотрел за окно в сад, взглядывал ввысь, на голубятню, где шумно ворковали птицы. Со времени возвращения своего на киевский стол разводить голубей стало любимым его занятием, он с упоением увлёкся этой спокойной, мирной работой, да ещё привечал монахов, попов, слушал их речи о тщете земного, о бренности бытия, о вечной жизни в раю. Бремя власти, княжеские заботы, к которым никогда не лежала душа, тяготили стареющего пятидесятичетырёхлетнего князя, наложницы наскучили, жена надоела, он выслушивал её и бояр советы и ни в чём им не перечил. Казалось, кончались данные ему Богом силы; его энергия, подорванная годами изгнания и унижений, истаивала, тихо дремля в ещё пока могучем, но дряхлеющем в бездействии теле.

Нежданный приезд брата отвлёк Изяслава от привычных дел и заставил его, в который уже раз, вспомнить, что он князь. Вид несчастного, разбитого Всеволода вызывал в душе у Изяслава не сострадание, но глубокое глухое раздражение, и он с неохотой, время от времени лениво зевая, слушал полный горечи его рассказ.

— Ольг и Борис навели поганых. Налетели на Оржице, малую дружину мою смяли. Едва живой, бежал к тебе. Помоги, защити, брат, княже великий! — хрипло говорил Всеволод, с негодованием чувствуя, что слова его не находят должного отклика, что словно со стеной он разговаривает, а не с братом.

Он с трудом сдерживал гнев.

«Экая скотина! Не ему ли по доброй воле уступил я отцов стол?! Вот какова его плата за оказанную услугу! Нечего сказать, хорош братец!» — со злостью думал князь Хольти.

— Брате, я помыслю, чем помочь твоему несчастью, — сказал Изяслав, едва дождавшись, когда Всеволод замолчит. — Мы все вместях... Помыслим. Вот бояр созовём, дружину старшую. Ты покуда отдохни с дороги. Чай, устал, скакать без передыху. Ведай: я тя в обиду не дам.

«Всё слова, слова пустые!» — Всеволод скрипел зубами и сжимал десницу в кулак. От ярости лицо его потемнело, желваки заходили по скулам. Но он сдержался, молча поклонился великому князю, вышел. Душу грызла боль, обида, злость. Ноги словно сами собой понесли его в верхнее жило, в бабинец. Гертруда — она одна могла ему помочь, могла успокоить, могла убедить Изяслава.

...Постарела, подурнела былая красавица-княгиня. Седина пробивалась в волосах, тени лежали под глазами, морщинки ползли по всё ещё миловидному, тщательно набеленному и нарумяненному лицу, острый нос потолстел, стал мясистым, набрякшим и гораздо сильней, чем в молодости, портил её внешность.

Всеволод удивился сам себе: неужели же он когда-то был влюблён в эту рано состарившуюся седатую женщину с грубым голосом и красными воспалёнными глазами?!

Он говорил, мягко, сдерживая себя, стараясь быть убедительным и точным:

— Большая беда случилась, княгиня. Жаль, мой брат Изяслав не понимает этого. Олег и Борис взяли Чернигов, половцы грабят Левобережье Днепра, жгут сёла, деревни. Если сейчас не поторопиться, может быть ещё хуже. Мало покажется этим злодеям Чернигова — и в Вышгород, и на Волынь они нагрянут.

— Ах, Всеволод! — Тонкие, ярко накрашенные губы Гертруды скривились в пренебрежительной усмешке. — Вот когда ты вспомнил обо мне, князь Хольти! Когда бежал с бранного поля! Посмотри на себя. Ты жалок! Твоя одежда пропахла потом! Кафтан твой изорван. Волосы всклокочены. Ты знаешь, я мечтала, мечтала увидеть тебя в ничтожестве!.. И вот ты здесь! Ты почти что на коленях! — Она засмеялась. — Ты молишь о помощи! Почему же ты не думал обо мне, о моей любви, когда вы со Святославом выгнали меня из Киева?! Почему не заступился, не помог?! Не Изяславу — мне ты должен был помочь!

— Я и так помог тебе, княгиня. Помнишь лекаря Якоба? Я мог бы приказать его убить. Или выдал бы Святославу. Но я этого не сделал.

— Потому что сам хотел воссесть на киевский стол. Я тебя знаю. — Она снова рассмеялась, и смех её был злой, противный, как воронье карканье.

Всеволод вздрогнул и отшатнулся.

— Послушай, княгиня! Да, я виноват! Я каюсь, я готов встать перед тобой на колени! Хочешь, я расцелую тебе стопы? Но дело не во мне! Русь гибнет под пятою злодеев! Подумай: у тебя сын в Вышгороде, невестка, внучата! Давай же ради них и ради своих подданных, ради бояр, дружинников, смердов — давай объединимся! Вместе мы справимся с крамольниками! Киевская дружина, ещё вышгородцы, волыняне, мой сын Владимир со смолянами и ростовцами — Олегу не удержать Чернигова! Я прошу, я умоляю: поговори с Изяславом, упроси его вступиться за меня! Ты одна можешь спасти нас всех!