Всегда со мной. О моем Учителе РАБАШе

Однажды, будучи в таком состоянии, я подошел к РАБАШу и прямо сказал ему: «Мне 34 года, я намереваюсь посвятить каббале всю жизнь. Меня волнует только один вопрос: тот ли ты Учитель, который доведет меня до цели?» Я думал, что он меня успокоит, так ответит, чтобы я почувствовал, что мне не надо волноваться, что получу от него уверенность, силу, безопасность, а вышло совсем наоборот. РАБАШ сказал:

– Не знаю. Ты должен сам это почувствовать.

– Как?! – спросил я, почти вскрикнул.

– Сердцем, – ответил он. – Больше никак. Он всех отправлял к Творцу.

Никогда и никого не замыкал на себе.

РАБАШ руководит

Прошла неделя, и я увидел, что РАБАШ «потеплел» ко мне.

Я приходил к нему в больницу каждое утро, проводил с ним целый день, я готовился к этому, решил все будничные дела, чтобы меня ничто не отвлекало. Я очень старался не пропустить ни слова им сказанного. Это требовало большого напряжения.

Находиться с каббалистом такого уровня один на один – не просто. Были состояния, когда я вдруг с удивлением обнаруживал, что у меня нет вопросов. И вроде были, и я ведь заготовил их массу, думал – обязательно спрошу. И вдруг сижу напротив РАБАША и немею.

РАБАШ как бы «глушил» меня. Я не мог рта открыть, а он словно не обращал на меня внимания. Как часто потом я ощущал, что он руководит всей моей жизнью, что он все про меня знает наперед. Так оно и было.

Держаться руками и зубами

Именно в больнице у нас возник тот контакт, который потом превратился в настоящую, неразрывную связь.

Я помню, однажды не выдержал и с болью спросил его: «Ну как понять это, как?!» Как бы с ощущением – «Ну что ты меня мучаешь?!» И он вдруг ответил мне так просто, так понятно, он почувствовал мое состояние. Мы говорили о том, что написано в Талмуде: двое держатся за талит, и один утверждает «Это все мое», а другой отвечает – «Нет, мое».

– Ну о чем здесь речь? – спросил я его. – Зачем они разрывают талит, эти двое?!

И он вдруг сказал:

– Талит[20] – это человек.

Я, помню, замер. Я поразился. Это переворачивало мозги.

А он продолжил:

– Двое, которые его разрывают, – это две силы, которые держат человека: злое начало и доброе, желание насладиться и желание отдачи.

Это было так просто и, в то же время, так глубоко.

– А сам человек должен видеть себя нейтральным, находящимся между ними, – сказал РАБАШ. – И быть ответственным за то, кто из них двоих будет говорить в нем. А теперь спроси, что Творец хочет от тебя. Это же Он так действует на тебя с двух сторон, Он!

Я вдруг так ясно ощутил, какая же неимоверная глубина заложена в нем. И что мне надо руками и зубами держаться за него из последних сил. И благодарить Творца, что дал мне этот шанс в жизни. Но вот проходит время, буквально несколько минут. И снова передо мной прежний, «сухой» РАБАШ, который раскрывает «Учение десяти сфирот» и начинает монотонно читать прямо с того места, на котором раскрыл. Без всяких объяснений, без эмоций, читает, не обращая внимания, что я снова ничего не понимаю, ничего не ощущаю, что я снова потерян и пуст.

Сегодня я уже понимаю, что он видел меня насквозь. Знал наперед, что я останусь с ним, что кроме этого, все остальное ничего для меня не стоит, что я никуда не уйду, знал вообще все, что будет со мной. И готовил меня к этой будущей жизни.

Мои страхи

Вот так и бросал он меня то в огонь, то в полымя. То понимаю, то нет. То ощущаю, то нет. То он велик, то мне надо бороться за его величие.

В этой постоянной борьбе я и закалялся. И вдруг осознал, что езжу в больницу уже месяц, и что РАБАШа вот-вот выпишут.

Я ужаснулся. Что же будет со мной тогда? Нет, это не может прекратиться! Я не могу никому отдать эти наши ночные уроки вместе, я не могу представить, что не буду готовить ему кофе, как он любит, по-иерусалимски, ложечку без горочки и кипяток без сахара, что не будет этой тишины, когда мы сидим один на один, он закрывает глаза, молчит и думает, а я буквально чувствую, с Кем он говорит, и так боюсь помешать ему, боюсь шевельнуться, вздохнуть.

А когда он начинает читать своим высоким гортанным голосом, мне хочется, чтобы это продолжалось вечно! И я ловлю себя на мысли, как же он похож на моего деда! Какой же он родной мне! Как же я не могу без него жить!

Мое сближение с ним началось именно с этой «нашей» больницы. Я пишу «нашей», пишу «мы там лежали», – это потому, что такое ощущение и было все время. И у меня, и у него.

Все только начинается

Страхи мои были напрасны. После больницы все только началось. Начались наши совместные прогулки по парку, поездки в лес Бен Шемен, разговоры, молчание вдвоем, – жизнь началась.

После больницы он был очень слабый. В него вкачали такое количество антибиотиков, что, когда мы приезжали в лес или в парк, я старался подвезти его поближе к скамейке. Он выходил из машины, делал несколько десятков шагов и говорил: «Я ложусь». Я быстро подкладывал поролоновый матрац, и он, ослабленный, как ребенок ложился и засыпал на час-полтора.