Все в саду

Один из самых красивых вечеров случился в 1828 году, когда главнокомандующий на Кавказе генерал Паскевич устроил бал в честь венчания Александра Грибоедова и Нино Чавчавадзе. Веселье происходило не только во дворце (то здание, придуманное архитектором Семеновым, несколько отличается от нынешего авторства Симонсона), но и в саду, который был празднично украшен.

Предложение устроить свадебный банкет во дворце стало для Грибоедова неожиданностью. Недавно полученная должность царского посланника в Персии всё равно не давала права рассчитывать на такую честь – принимать гостей в стенах дворца главнокомандующего. Но отгадка проста: жена Паскевича приходилась автору “Горя от ума” двоюродной сестрой. Семейные связи всё и решили.

После обильного, даже чересчур, ужина гости смогли выйти в сад, дорожки которого были засыпаны гравием, так уютно поскрипывавшим под ногами свидетелей красивой истории любви.

Александр и Нина только стали мужем и женой, всё еще было впереди. Но Грибоедов уже всё знал. А потому смутил юную жену неожиданной просьбой. Отведя ее в заросли жасмина и указывая на возвышающийся над садом монастырь Святого Давида на Мтацминде, сказал: “Если со мной что-то случится, похорони меня там”.

Шестнадцатилетняя Нина растерялась и уже хотела было заплакать, но муж приложил палец к ее губам и повторил дающее надежду “Если”.

Чавчавадзе улыбнулась и, вернувшись в бальный зал, вскоре забыла об этом разговоре. А уже совсем скоро ей предстоит исполнить волю Грибоедова…

Расцвет сада, во всех смыслах этого слова, связан с именем царского наместника князя Михаила Воронцова. Светлейший говорил, что “маленькая Грузия должна стать самым красивым, самым ярким парчовым узором на пяльцах российской вышивки”. И делал всё, чтобы так оно и случилось.

Столько прошло даже не десятилетий, а почти столетий, а о нем вспоминают с любовью и называют Мишей.

Когда мои провожатые по дворцу рассказывали о том, как “Миша заботился о саде и пытался высаживать в нем виноградные лозы”, я подумал, что мне о Саакашвили говорят, так в Грузии называли и бывшего президента. Но речь шла о “президенте” времен Александра Второго.

Жена Воронцова была больна туберкулезом, и для того чтобы она могла совершать прогулки и дышать чистым воздухом, царский наместник распорядился, чтобы дворцовый сад не уступал садам в его южных имениях.

Любимым цветком княгини была ромашка, и все клумбы были усажены ею. Жена наместника ввела традицию благотворительных вечеров, на которых собирали деньги в фонд больных туберкулезом. По завершении вечера делалась групповая фотография.

Традиция прижилась. Снимки со стоящими амфитеатром рядами серьезных мужчин с белыми цветками на лацканах пиджаков можно и сегодня отыскать на “блошином” рынке в Тбилиси.

А ромашек на клумбах больше нет, да и сад теперь не имеет отношения к дворцу. Сотрудники переживают: не могут высаживать то, что считают нужным, и не имеют возможности провести паспортизацию редких растений, многие из которых занесены в Красную книгу.

Территория, на которой располагаются сад и сам дворец, такая же горбатая, уходящая то вверх, то вниз, как и весь город. А потому, лишь войдя во внутренний дворик, можно разглядеть второе строение, параллельное выходящему на проспект Руставели зданию, за ним – бывший конюшенный двор, теперь здесь гаражи.

Меня сопровождает комендант. Спрашиваю, как зовут. “Зураб, – отвечает невысокий седой мужчина, похожий на Шарля Азнавура. – Зураб Ильич, – а потом добавляет: – Зураб Ильич купил «Москвич»”.

Проходим короткой дорогой через анфиладу комнат, в которых всё приспособлено для занятий школьников. Доски с химическими формулами, обитый бордовым плюшем зал для кукольного театра, просторная комната с лепниной на стенах, где отдают гулом шаги по паркету.

“Двери те самые?” – спрашиваю у коменданта. “Обижаете”, – отвечает Зураб Ильич.

Из залов дворца мы то и дело попадаем во внутренний дворик, где тоже разбит маленький садик, в центре которого – чаша выкрашенного голубой краской бассейна. Одна из сотрудниц говорит, что во времена ее детства здесь еще расхаживали павлины.

Останавливаюсь на мгновение. Сквозь высокие кипарисы пробивается солнце, блестит крытая листовым железом башенка домашней обсерватории, по дворику бегают дети, и, кажется, время останавливается.

Вот и сад. Сосны и сирень, вишня и персики, пальмы и кипарисы, магнолия и виноградник. Бродишь по аллеям, которые сегодня уже не такие длинные (еще в советские годы часть территории забрал себе КГБ, чья высотка тут же, забор в забор), проходишь мимо окон, пытаясь заглянуть в них, и, кажется, так просто представить, чьи тени мелькали за ними на протяжении почти полутора столетий…