Все хотят

Университет, куда стратег Остап меньше месяца назад отправился искать, и где в итоге нашёл, который год разваливался на улице никому не известного деятеля, в городе никем не уважаемого труда. Двухполосная автомобильная дорога с одряхшими тополями по краям, не срубленными лишь потому, что отвлекают внимание от карагачей, кои обкорнали до самого ствола. Окостенелые вязы, покрытые круглыми спилами, как язвами, напоминали огромных жирных червей, вырвавшихся из сырой плоти земли. Ровные ряды административных зданий, техникумов по правую и левую руку — всё перестроенные мелкие фабрики, детские сады. По плану советских градостроителей здесь должен был жить и процветать совсем другой город, во славу Первомая. В итоге же он остался куковать несчастной сиротой убиенной девяностыми страны. Беспризорный, никому, кроме соседнего металлургического комбината, ненужный, город пурхается, карабкается в своей болотной низине, отсрочивая бесславную смерть. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб догадаться о его скорой неотвратимой гибели. Настроение угнетения сквозило в каждой детали, в каждом бестолковом взгляде прохожего. Да даже в падении пьянчуги, шлёпнувшегося у продуктового супермаркета.

Тася ничего не рассказывала ни о городе, ни о местных достопримечательностях, кои и не нуждались в представлении. Щели блочных домов замазаны по чуть-чуть и давно. Местным вандалам ещё недоставало наглости причинять художества лицевой стороне зданий, но кто-то уже рискнул. На витрине строительного магазина, в углу заклеенной скотчем, кто-то размашисто кроваво-чёрным написал строчку из песни. «Проститутка-любовь никому не откажет»6. Понимай Остап буквы — непременно воодушевился бы.

От луж по асфальту ползли трещинки. Осколки бутылок, некоторые старше Остапа, постепенно обращались в сверкающую мозаику тротуаров, какой не может похвастаться та же рекламная Португалия. Парню стало бы тоскливо от неутешительного вывода — никогда ему не побывать за границей. Без документов — никак. Такому, как он, опасно демонстрировать себя, опасно ввязываться в социальные игры. Остаются ему только эти хмурые провинциальные города, до которых можно добраться автостопом. Не слишком большие, чтоб камер видеонаблюдения поменьше, и не деревни, чтоб местные глазастые тут же приметили чужого. Незавидная участь, а Остап, покорившийся своей судьбе, был довольнее многих.

— Куда идём, дорогая?

Тася сбросила ласковое обращение с плеч, как скользкую змею. Не покидая убежища души, ответила:

— Я — в общагу. Ты — не знаю.

— Что, — усмехнулся он, — даже на чай не пригласишь?

Она вдруг пристально посмотрела на него.

— А вы переступаете порог дома только после приглашения?

— Всё тебе расскажи! — беззлобно подтрунил упырь.

Тася увела спутника с центральной улицы в жилой квартал. Многочисленные листовки, которыми был обклеен каждый столб, в том числе свежая — о бесследно пропавшей девочке Маше, трепетали на невидимом ветру. Погода сегодня, в кой-то веки, благоволила степенной прогулке. Холодный апрель никак не желал признавать себя весной. Семь градусов тепла. Бледное солнце и облака в чистом небе, те, что предрекают ясную ночь. Почки на ветках давно набухли и будто бы ждали отмашки, чтоб проклюнулись сочные листочки.

Сейчас палитра города ограничивалась коричнево-серым, тусклым. Даже белого в дефиците — последний снег сходил. Обнажал мусор, следы собачьей жизнедеятельности и трупики окоченевших птиц. Спрессованная бурая листва пыльной простынёй укрывала газоны от заморозков. Тающая грязь разверзлась в хлюпающую чачу, жижеобразное месиво, а асфальта с незапамятных времён тут клали местами и немного. Пешеходные тропинки когда-то верно долбили кувалдами.

— Остап, — вдруг подала голос Тася, соскочив с кирпича в луже на «бережок». — Слушай, могу спросить?

Тот прыгнул вторым. Получилось эффектнее.

— Выпытывай давай! Смотрю, аж извелась вся.

Закусила губу. Шагала дальше, всё так же не косилась на него. Обнимала себя, прячась то ли от холода, то ли от мира.

— Для начала, сколько тебе лет?

— Семь… — и тут же спохватился — …надцать.

Судя по выражению лица, счёт по сложности давался ему наравне с квантовой физикой. Тем более что казался ровесником. Тася широко улыбнулась.

— И давно тебе «семь…надцать»? — Засмеялась. Заразительно, от души.

— Ну, да.

— Блин!.. Блин, ты всё испортил! Должен сказать «Уже да»! — Столкнувшись с очевидным непониманием, пояснила. — Как в фильме «Сумерки».

Но взгляд зелёных глаз не прояснился, и Тася позорно стушевалась.

Остапу эта уютная тихая улица нравилась больше, чем университетская людная. Здесь сохранялась некая очаровательная уединённость, столь необходимая для его стиля жизни. Камеры слежения примечались разве что под козырьками пивнух, да и то объективы их направлены в одну сторону. В подобных местах случается такое, что, как говорится, «никто не видел, не слышал». Упырь не пользовался моментом. Да и как может подорвать хрупкое доверие дамы?

— А-а-а! — Остап хлопнул себя по лбу. — «Сумерки» — это где героиню зовут, как вино?