Время смерти

Сказать им сейчас, что ее отец Вукашин Катич?

— Уж Вукашин-то Катич небось заслужил, чтоб ты его брату сказала: обе ли ноги отрубили у Благое Дачича из седьмого полка Моравской дивизии второй очереди? Хоть ты и барышня, понять можешь: мужик без ноги годен только кукурузу лущить да фасоль перебирать. Если в доме есть.

— Как вас зовут, дядя?

— Тола Дачич я из Прерова. Слуга и сосед Джордже Катича, родного и единственного брата Вукашина Катича. Пока за мотыгу браться не пришлось, мы были вместе с Вукашином. Потом — как водится. Погляди ты, господом богом заклинаю, нет ли его там у вас, что с ним там делают. Если не рубили еще ноги, не давай обе, милая барышня.

Подняв фонарь, Милена подошла ближе, вгляделась в Джордже: не похож на отца. Несчастный. Очень несчастный.

— А как вас зовут? — Она опустила фонарь, чтоб не было видно ее лица.

— Сказал тебе человек мое имя. Если можешь, сделай, о чем просим. Только не спрашивай ничего, — грубо ответил Джордже, отступая дальше в тень.

— А я — дочка Вукашина Катича, — выдавила она и спрятала фонарь за спину.

Джордже даже схватил Толу за рукав, ошеломленный, он не мог сразу понять, хорошо ли, что встретил племянницу. И уставился на нее: на отца похожа. Но женщина, конечно, не одну себя любит.

— Как зовут вашего сына? Моего брата.

— Адам!

— Как первого человека. Хорошее имя, — пробормотала, волнуясь. Нашелся у нее еще один брат. Может, и его придется перевязывать. — Извините, я вам не сказала, меня зовут Милена. — И совсем смутилась. Какое зло причинили они отцу, если спустя двадцать лет он им не простил? Или это он их чем-то оскорбил? Не может отец зло причинять. Знает ли Иван эту тайну? Сегодня же ночью она напишет ему, что встретила дядю, и про брата. — Я не расслышала, простите…

— Я говорю, сперва разузнай о Благое Дачиче, седьмой полк, Моравская дивизия, вторая очередь. А потом с дядей поговоришь.

— Ладно. Подождите здесь. — И подняла фонарь, чтобы увидеть лицо дяди.

Джордже сгорбился, опустил голову: а где ее брат? Должно быть, Вукашин их пристроил: дочку в сестры отправил, сына укрыл писарем при Верховном командовании. И волки сыты, и овцы целы, и сам опять великим сербом выходит. А наш Адам пусть погибает за министерский портфель дядюшки, за силу и власть господскую. Чтоб их собаки загрызли, поганых!

— Что твоя племянница-то пропала?

— Господская кровь. Как мать ее.

— А мне кажется, вылитый отец.

— Не настырничай, Тола. Помалкивай, сам со своей мукой справляйся. А я ее не попросил заодно поискать и Адама. Если он перешел тот мост, как толковали, так ведь бои-то продолжались, люди потом тоже гибли. Если человек на эдакого коня взгромоздился, его ж с дальней горы видать. Как на упражнениях.

— Немец по коню бьет, не по всаднику. Пеший сам по себе мишень, Джордже. Пеших всегда больше погибает Хорошо, если одна нога, без одной можно. А если обеих лишился, солнышко ему божье, что делать, если обеих?

Они замолчали; санитар в ведре вынес из операционной окровавленные конечности, ступил в темноту и пошел вдоль стены, завернул за угол; Джордже зажмурился, а Тола не разглядел: ноги или руки в ведре.

— Неужто они собакам отрезанные ноги швыряют? В душу их докторскую, неужто не могут ноги по-хорошему, по-людски закопать? У человека ведь только две ноги и есть, а сколько мук вытерпеть приходится, пока вырастут Половина человека ноги-то. Ногами спасаемся и свое получаем. И пляшем на них, и дороги для них существуют. Без ног человек — колода…

— Помолчи ты, тебе говорят. Брошу я тебя. Не могу больше. — Джордже отвернулся, чтоб не видеть мертвого солдата, которого несли два санитара: один держал за голову, другой за ноги, тащили по ступенькам, через лужу, вдоль стены, за угол.

Тола шагнул было за ними, поглядеть, куда там бросают, но на лестнице с озабоченным видом появилась Милена и стала медленно спускаться, не сводя глаз с Джордже, который смотрел в лужу перед собой, сгибаясь под тяжестью сумки: не похож он на отца. Ростом гораздо ниже. И несчастный. Как его утешить?

— Ну что? — Тола шагнул навстречу и замер у нижней ступеньки.

— Вечером доставили раненого с бумажкой в кармане. Написано «Блажа». И ничего больше.

— Блажа? И ничего больше?

— Ничего. Ни полка, ни дивизии.

— Ну и?..

— Ампутировали ему обе ноги. Но выживет наверняка. Доктор Сергеев его оперировал. Русский операцию делал. Он пока в себя не пришел, и я не могла спросить у него фамилию и все остальное.

— Это, Джордже, точно, его ноги стервятник этот санитарный пронес тут. — Тола схватил Джордже за плечи, затряс. — Собакам! — простонал.

Милена разглядывала голубые доски, не понимая их назначения.

— Перестань! Неужели один твой Блажа на всю Сербию! Потерпи немного, через час придет в себя, и я спрошу его, кто он и откуда. Бывает, возчики бумажки перепутают.

— Спасибо тебе, дочка. Я погляжу, не Блажины ли это были ноги. — И он пошел вдоль стены за санитарами, что несли мертвого солдата. Куда-то туда отнесли ведро, из которого что-то торчало. Не иначе чьи-то ходули, крупного, видать, здорового мужика, солнце ему божье, Блажины ведь могут быть.