Время прощаться

Мы идем по изнуряющей жаре, как кажется, километров пятьдесят. Моя рубашка, пока мы взбираемся на холм, пропиталась пóтом насквозь. Стоя на гребне, я вижу еще одного слона. Гидеону нет нужды говорить, что это Мора. Она осторожно протягивает хобот над заграждением, открывает и закрывает, словно бутон розы, пальцеподобные отростки на конце хобота, и я понимаю, что она помнит меня, как я помню ее – на каком-то внутреннем, интуитивном уровне.

Моей мамы здесь нет.

Глаза у слонихи темные, веки нависшие, уши просвечивают на солнце, и я вижу переплетение вен, напоминающее дорожную карту. Шкура ее пышет жаром. Она похожа на динозавра – такая жесткая, первобытная… Складки ее хобота раздвигаются, как меха аккордеона, когда слониха тянется ко мне. Она дышит мне прямо в лицо, от нее пахнет летом и сеном.

– Поэтому я здесь и остался, – объясняет Гидеон. – Решил, что однажды Элис приедет навестить Мору.

Слониха обхватывает хоботом его руку.

– Море несладко пришлось, когда она только сюда попала. Из сарая она не выходила. Так и стояла, отвернувшись мордой в угол.

Я вспомнила о записях в мамином журнале.

– Думаете, она чувствовала вину за то, что затоптала человека?

– Может быть, – отвечает Гидеон. – А может, боялась наказания. Или тоже скучала по твоей маме.

Слониха ревет, как будто машину заводят. Воздух вокруг меня вибрирует.

Мора берет лежащее сосновое бревно, чешет об него бивень, а потом поднимет хоботом и прижимает к тяжелому железному забору. Сдирает кору, роняет бревно и перекатывает его ногами.

– Что она делает?

– Играет. Для нее рубят деревья, чтобы она могла обдирать кору.

Через десять минут Мора легко, словно зубочистку, поднимает бревно над забором.

– Дженна! – кричит Гидеон. – Осторожно!

Он толкает меня и сам падает сверху, всего в полуметре от того места, где разлетелось бревно, – пару секунд назад я стояла именно там.

Его теплые руки лежат у меня на плечах.

– Ты как? Цела? – спрашивает он, помогая мне встать, и улыбается. – Я в последний раз держал тебя на руках, когда ты пешком под стол ходила.

Я отстраняюсь и присаживаюсь, чтобы рассмотреть преподнесенный мне подарок. Длиной где-то метр, шириной сантиметров двадцать пять – здоровенная дубина. Мора бивнями вырезала узоры – линии, кресты и желобки, которые хаотично пересекаются.

Если только не присмотреться повнимательнее…

Я провожу пальцем по линиям.

Немного воображения, и можно различить буквы «U» и «S». А это похоже на «W». На другой стороне бревна полукруг и две длинные полоски: «I-D-I».

На языке кóса, одном из официальных языков ЮАР, это означает «любимая».

Возможно, Гидеон и не надеется, что мама когда-нибудь вернется, но я начинаю верить, что она постоянно рядом со мной.

И тут в желудке у меня раздается громкое урчание – как рев Моры.

– Ты есть хочешь, – констатирует Гидеон.

– Да ладно.

– Сейчас я тебя накормлю, – настаивает он. – Знаю, Элис была бы рада.

– Хорошо, – соглашаюсь я, и мы возвращаемся в сарай, который я увидела, как только сюда приехала. Его машина – большой черный грузовик. Приходится убрать ящик с инструментами с пассажирского сиденья, чтобы я села.

По дороге я чувствую, что Гидеон искоса посматривает на меня. Как будто пытается запомнить мое лицо. И тогда я осознаю, что на нем красная футболка и форменные шорты новоанглийского заповедника. Но все служащие слоновьего заповедника здесь, в Хохенуолде, носят прямые шорты цвета хаки.

Какая-то бессмыслица!

– Как давно вы уже здесь работаете?

– О-о, много лет… – отвечает он.

Каковы шансы на то, что на территории более чем в тысячу гектаров первым, на кого я наткнусь, будет Гидеон?

Если только, разумеется, он сам не постарался.

А если это не я нашла Гидеона Картрайта? Если это он нашел меня?

Я рассуждаю, как Верджил: может быть, ничего плохого в этом и нет, если говорить языком самосохранения. Конечно, я отправлялась в путь с решительным намерением найти Гидеона. Но сейчас, когда нашла, я уже стала сомневаться, насколько хорошей была сама идея. Я ощущаю страх, словно монетку на кончике языка. Впервые мне приходит в голову, что, может быть, именно Гидеон имел отношение к маминому исчезновению.

– Ты помнишь ту ночь? – спрашивает он и словно дает волю моему воображению.

Я представляю, как Гидеон увозит мою маму из больницы, как останавливается и сжимает руки вокруг ее горла.

Представляю, как то же самое он проделывает со мной…

Я думаю, как поступил бы Верджил, если бы хотел выбить из подозреваемого показания, и стараюсь, чтобы мой голос не дрожал.

– Нет. Я была еще ребенком. Наверное, бóльшую часть времени спала. – Я пристально смотрю на него. – А вы?

– К сожалению, помню. А как хотел бы забыть!

Мы уже подъезжаем к городу. Лента жилых домов, которая со свистом проносилась вначале, сменилась магазинами складского типа и заправками.

– Почему? – не выдерживаю я. – Потому что убили ее?

Гидеон крутанул руль, притормозил. Он выглядит так, словно только что получил пощечину.

– Дженна… Я любил твою маму! – клянется он. – Я пытался ее защитить. Хотел на ней жениться. Хотел заботиться о ней. О ней и о ребенке.