Время прощаться

– Ты еще очень молода, – успокоила я.

Грейс покачала головой.

– У меня бесплодие, – уточнила она. – Какой-то гормональный сдвиг.

– Можно обратиться к суррогатной матери. Можно усыновить. Вы с Гидеоном обсуждали варианты?

Она не сводила с меня глаз, и я поняла: Гидеон ничего не знает. Именно эту тайну она от него хранила.

Грейс неожиданно схватила меня за руку, да так крепко, что стало больно.

– Ты же ему не скажешь?!

– Нет, – пообещала я.

Она успокоилась, взяла нож и продолжила резать фрукты. Несколько минут мы работали молча, а потом Грейс опять заговорила.

– Дело не в том, что он недостаточно сильно тебя любит и поэтому не говорит правду, – произнесла она. – Дело именно в том, что он любит тебя так сильно, что не может потерять твою любовь.

После полуночи Томас выскользнул из спальни, я сделала вид, что сплю. Подождала, когда услышу шум льющейся в душе воды, встала с кровати и осторожно, чтобы не разбудить Дженну, вышла из дома. Когда глаза привыкли к темноте, я промчалась мимо домика Грейс и Гидеона – свет у них не горел. Представила, как они спят, обнявшись, крепко-крепко прижавшись друг к другу.

Винтовая лестница была выкрашена в черный цвет. Я оцарапалась о нее и поняла, что уже достигла дальнего угла сарая с африканскими слонами. Двигаясь тихо, чтобы не разбудить животных, а те не подняли тревогу, я стала взбираться по лестнице, прикусив губу от боли. Дверь наверху была заперта, но в заповеднике все открывалось одним ключом, поэтому я знала, что смогу попасть внутрь.

Первое, что я увидела там, как Томас и предсказывал, – это невероятный вид на залитые лунным светом просторы. Он еще не установил окна, но вырезал и вставил в отверстия куски прозрачного пластика. Через них я и могла видеть каждый метр заповедника, который освещала полная луна. Я представила себе смотровую площадку, обсерваторию, куда люди приходят полюбоваться удивительными животными, которых мы приютили, не нарушая их покоя и не заставляя быть частью зрелища, как это происходит в цирке или зоопарке.

Может быть, я слишком бурно реагирую? Может быть, Томас просто пытается сделать то, что и говорил: спасти наше предприятие? Я принялась шарить по стенам, пока не нащупала выключатель. Помещение залил такой яркий свет, что на мгновение я ослепла.

Комната была пуста. Ни мебели, ни ящиков, ни инструментов, ни одной щепки. Стены, пол и потолок были выкрашены в ослепительно белый цвет. Но каждый сантиметр был исписан буквами и цифрами, надписи наслаивались друг на друга в каком-то петлеобразном коде.

C14H19NO4C18H16N6S2C16H21NO2C3H6N2O2C189H285N55O57S.

Казалось, ты в храме, где на стенах кровью нарисованы каббалистические знаки. У меня перехватило дыхание. Стены надвигались на меня, цифры расплывались перед глазами. Опустившись на пол, я поняла, что плачу.

Томас болен.

Томасу нужна помощь.

И хотя я не психиатр и раньше никогда не сталкивалась ни с чем подобным, мне было ясно, что на депрессию это совсем не похоже. Зато очень похоже на… сумасшествие.

Я встала, попятилась и выскочила из комнаты, не заперев дверь. Времени было мало. Но вместо того, чтобы пойти к себе, я отправилась к домику, где жили Гидеон и Грейс, постучала в дверь. Дверь открыла Грейс. На ней была только мужская футболка, волосы падали на лицо.

– Элис? – удивилась она. – Что случилось?

«Мой муж психически болен… Заповедник умирает… Мора потеряла детеныша…»

Сами выбирайте.

– Гидеон дома? – спросила я, хотя знала, что дома. Не у всех муж тайком ускользает среди ночи и пишет всякую абракадабру на потолке, полу, стенах пустой комнаты.

Гидеон показался в двери в одних шортах с голым торсом. Рубашку он держал в руке.

– Мне нужна твоя помощь, – сказала я.

– Проблемы с кем-то из слоних? Что-то не так?

Я ничего не ответила, только развернулась и зашагала к сараю с африканскими слонами. Гидеон, натягивая футболку, поспешил за мной.

– Кто?

– Со слонами все в порядке, – дрожащим голосом ответила я. – Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал и при этом не задавал вопросов. Можешь?

Гидеон взглянул на меня и кивнул.

Я поднималась по винтовой лестнице, как на эшафот. Оглядываясь назад, я понимаю, что, наверное, так оно и было. Возможно, это были первые ступеньки к длинному, фатальному падению. Я открыла дверь, чтобы Гидеон увидел интерьер.

– Черт побери! – выдохнул он. – Что все это значит?

– Не знаю. До утра нужно все это закрасить.

И тут ниточки хладнокровия лопнули, я согнулась пополам – не могла дышать, не могла больше сдерживать слезы. Гидеон потянулся ко мне, но я отшатнулась.

– Поторопись! – прохрипела я и побежала вниз по лестнице назад, в наш домик.

Успела я как раз вовремя – Томас, весь в клубах пара, открывал дверь ванной.

– Я тебя разбудил? – спросил он и улыбнулся той особой, неправильной улыбкой, которая в Африке заставляла меня ловить каждое его слово и которая всегда стояла передо мной, когда я закрывала глаза.

Если у меня были шансы спасти Томаса ради него самого, то я должна была заставить его поверить, что я ему не враг. Он должен верить, что я верю в него. Поэтому я постаралась улыбнуться в ответ.