Время новых дорог

Снова стал негромко подвывать какую-то несуразную мелодию.

— Нехорошо поешь, — неожиданно вмешался Бабушкин. — Так петь надо…

Негромко запел что-то печальное.

Кодкина аж перекосило от недовольства:

— Как говорит теща: «С вами не соскучишься, но весело тоже не будет». Аж зубы заболели…

— Даже собаки тут не выдерживают, — вписался в общее настроение и Старик. — Сколь разов завести пытался, убегают, сволочи…

* * *

Завывание Голованова и пение Бабушкина стали слышны и наверху. Они вполне совпали по настроению с завываниями ветра и гулом недалекого распадка, который когда-то назвали Золотым, хотя золота там до сих пор не находили.

— Они что, с ума там посходили. Трагиконцерт среди ночи. По заявкам плохого настроения, что ли?

— По моим заявкам, — еле слышно прошептала Наташа.

— Ты о чем? — спросил Зарубин, целуя ее.

— Не хочу, чтобы ты ушел и не вернулся.

— Я дойду. Честное слово.

— Может быть, и дойдешь. Но от меня уйдешь навсегда.

— Не понял. Объясни.

— Если ты дойдешь, я снова буду не нужна тебе.

— Ерунда. О чем ты?

— Они швырнут меня как камень тебе на голову.

— Увернусь.

— Увернешься, если откажешься от меня. Я сама от тебя откажусь. Не хочу, чтобы меня швыряли. Я живая. Мне очень больно.

— Пойми, дело даже не в том, здесь строить или там. Дело в том, как жить дальше. По-твоему, я должен согласиться с тем, что происходит?

— Тогда согласись, что меня нет.

— Тоже не соглашусь.

— Согласишься. Или — или. С одной стороны, твои принципы, всеобщее будущее, с другой — неудобная любовница. Глупо даже выбирать.

— Ты тоже моя жизнь и мое будущее.

— Тогда останься.

Зарубин замер в тяжелом раздумье, пока наконец через силу не выдавил из себя:

— Не могу.

— Останься… — уже безо всякой надежды повторила Наташа.

— Я дойду, слышишь? Дойду.

— Я могла бы тебя уговорить. Могла бы. Только потом ты меня возненавидишь. Как видишь — у тебя есть выход, у меня его нет. Даже если ты останешься.

Она отстранилась от Зарубина и шагнула к двери.

— Не судьба. Я и не надеялась. Просто захотелось прижаться к тебе, вспомнить твои руки…

— Я тебя люблю.

— Все травой зарастет. Не думай обо мне больше. Если бы у меня была хоть такусенькая… надежда, я бы не ушла.

Она подошла к двери, постояла, словно в нерешительности, и, наконец, раскрыла ее. Все смотрели только на нее, когда она медленно спускалась по лестнице. На полпути остановилась, выдавила:

— Он пойдет.

Голованов повернулся к привставшему было Пустовойту.

— Что же вы молчите? Подводите итоги, ищите выход из безвыходного положения. Он нашел.

— Ты уверена? — спросил Пустовойт.

Наташа опустила голову.

— Я же говорил, что ты ему не нужна! — закричал Голованов в надежде, что его крик услышит и Зарубин.

— Ему сейчас Коля Бабушкин нужен, — вмешался Веселов.

— При чем тут Бабушкин? — растерянно пробормотал Пустовойт.

— Чтобы он его летать научил, — сказала Наташа и прошла к себе в комнату. Дверь за собой прикрыла неплотно, все услышали, что она заплакала.

— Глупо… — пробормотал Голованов. — Я бы согласился на все, что угодно, чтобы она плакала из-за меня.

— А давайте я с ним пойду! — вскочил вдруг со своего места Веселов. — Метеостанция даже лучше чем северные олени. Заодно поинтересуюсь, когда здесь зима закончится. Надоела переменная облачность со снегом.

Пустовойт тяжело опустился на свое прежнее место за столом.

— Никуда не надо идти… Выходите на связь и вызывайте вертолет. Сообщите, у меня плохо с сердцем. Можете даже сообщить, что инфаркт. Они прилетят, даже если будет ветер.

Услышав его, из своей комнаты вышла заплаканная Наташа.

— Можете идти и сказать ему об этом, — продолжал Пустовойт. — Пусть спит спокойно. А все остальное будет так, как я говорил. Его снимут, нас отдадут под суд. С сердцем у меня действительно неважно. Устал… Непозволительно устал…

— Предлагаю еще одно решение вопроса, — снова вскочил усевшийся было на свое место Веселов.

Схватив стоявший у входа тяжелый лом, которым Старик в лютые морозы поддерживал в рабочем состоянии речную прорубь, он поднялся по лестнице и засунув его поперек двери в боковые скобы, наглухо заблокировал сколоченную Головановым довольно тяжелую неуклюжую дверь, отгораживающую его кабинет от случайных или излишне любопытных посетителей, которые иногда случались в заезжей.

Услышав шум и возню у двери и почуяв недоброе, Зарубин подошел к ней и попробовав открыть, сразу обо всем догадался. На всякий случай постучал. Отозвался Веселов, все еще стоявший по другую сторону двери.

— Собрание жильцов единогласно постановило не рисковать вашей драгоценной жизнью, товарищ начальник. Она еще пригодится обществу и лично вам.

— Павел! — крикнул Зарубин. — Ты-то не должен думать, как они.

— Почему не должен? — тоже закричал Голованов. — Как раз я и должен. Больше чем кто-либо.

— Хочешь по-прежнему оставаться начальником фальшивого участка?