Время новых дорог

— Разумно. А утречком можно на охоту сбегать. Не смотри, что пуржит — гуси летят. Нетребко на весенний пролет всегда отгул на недельку брал.

— А я утречком чуть свет на метеостанцию двину. Думаю, там рация в полном порядке.

— На какую метеостанцию, бог с тобой?! Не тут никаких метеостанций.

— И на старуху бывает проруха, — через силу улыбнулся Зарубин. — Есть метеостанция. Я ведь с данной маетностью загодя ознакомился. Детально. Теоретически, правда. Пора к практике приступать.

— Нет тут метеостанций, — растерянно настаивал Пустовойт.

— Некчанская разве что… — предположил Кодкин.

— Вот именно, — согласился Зарубин.

— Глупости. Сорок километров, за хребтом… Все равно, что на Марс.

Пустовойт растерялся. От былой самоуверенности и следа не осталось.

— Я потому и не принял в расчет, что исключено, — пробормотал он, оглядываясь почему-то по сторонам, словно ждал, не поддержит ли его кто. — Ты вернешься с первого же километра. Ну, может, со второго. А их сорок.

— Где на данную ночь предполагается мое койкоместо? — поинтересовался Зарубин.

— Можешь располагаться в моем скворечнике, — предложил Голованов. — Чистое белье под подушкой. А я тут, на нарах…

Зарубин стал подниматься наверх. На полпути приостановился.

— Спокойной ночи, — пожелал он всем, смотрящим на него снизу вверх.

— А со мной… ты не хочешь поговорить? — растерянно спросила Наташа.

— Ты обещал пообщаться со всеми без исключения, — напомнил Пустовойт, цепляясь за оставшуюся соломинку.

— Боюсь, что общение с Натальей Степановной тоже входит в твой план, — после непродолжительного раздумья отказался Зарубин. — А с ним, как тебе хорошо известно, я не согласен.

Поднявшись наверх, он закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной, запрокинув голову и закрыв глаза. Трудно далось ему это решение.

* * *

Почувствовав, что все смотрят на него и ждут, что он теперь намерен предпринять, Пустовойт подошел к столу, взял было свой недопитый стакан, но тут же снова поставил его на стол, даже отодвинул и негромко, словно пытался убедить самого себя, заговорил:

— Он прекрасно понимает, что ему не дойти до метеостанции. Значит, что? Значит, он придумал что-то другое. Или ничего не придумал. Пытается держать марку… Не хотел бы я сейчас оказаться на его месте.

— А я бы хотел, — неожиданно заявил Голованов.

— Ну и что бы ты сделал? — заинтересовался Пустовойт.

— Пошел бы на метеостанцию. Думаю, это всех бы устроило.

— Почему? — спросил Веселов.

— Потому что до нее не дойти. Ни мне, ни ему.

— Не каркай, — вмешался Кодкин. — Лично я его сменщиком спокойно возьму. Ко мне, знаешь, какие ребята просились? Его бы взял. Стоящий мужик. Вы на него скопом, а он спать. Перед дальней дорогой самое то. Все, тоже спать отвалил. Тот еще сегодня денек образовался.

Он забрался на нары, устало вытянулся и почти сразу негромко засопел.

— Вы сказали, все будет хорошо, — подошла к Пустовойту Наташа.

— А что плохо?

— Как вы не понимаете? — не выдержав, почти закричала она. — Он же пойдет на эту проклятую метеостанцию!

— У меня тоже сложилось такое впечатление, — пробормотал Ефимов.

— Бабушкин, можно дойти до метеостанции? — спросил Веселов.

— Почему нельзя? — удивился Бабушкин.

— Вы сказали, все будет хорошо… — в голосе Наташи уже легко угадывались слезы.

— Мы от машины четыре часа добирались, — устало стал объяснять Пустовойт. — Пять километров, даже меньше — четыре часа. Насколько я его знаю, он всегда очень трезво оценивает ситуацию.

— Насколько я его знаю… — глядя на закрывшуюся за Зарубиным дверь, задумчиво, словно вспоминая, начал Голованов. — Правда, это было в прежние времена, не нынешние… Счастливое студенческое детство… Он никогда не мог соврать даже по самому пустяковому поводу. Мы этим ловко пользовались. Выбирали своим представителем и отправляли утрясать сложные вопросы и возникающие недоразумения. Он всегда говорил о том, о чем надо было сказать. Иногда мы думали, что он когда-нибудь обязательно погорит на этом своем далеко не всегда уместном правдолюбии. А он уходил все дальше и дальше. Ему верили, в этом, наверное, все дело. Выходит надо, чтобы хоть кто-нибудь говорил правду. Есть у людей такая потребность.

— Не философствуй, — оборвал его Пустовойт. — Любим мы порассуждать задним числом. А надо не рассуждать, а делать что-то. Де-лать!

— Бабушкин, ты всегда говоришь правду? — неожиданно спросил Веселов.

— Всегда говорю. Если неправду говорить, никто тебя потом слушать не будет.

— Он пойдет на метеостанцию, — всхлипнула Наташа.

— Ерунда, — уверенно заявил Пустовойт. — Нереально и бессмысленно.

— Если с ним что-нибудь случится, я умру, — изо всех сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, — пообещала Наташа.

— Бабушкин, она умрет? — тихо спросил Веселов.

— Все, однако, умрут.