Время колоть лед

ХАМАТОВА: Ты еще скажи, что это мы ему дали такой толчок. Мне показалось, им были не очень интересны наши достижения, мы им не были интересны ни по отдельности, ни все вместе. Но дело в другом. Еще до записи, когда все, кто приехал, собрались у входа в студию, я заметила, как ты идешь по коридору и вдруг, увидев кого-то, буквально бухаешься на колени, и у тебя, Катя, слезы брызжут, как у клоуна. Я тогда не разглядела, кого ты встретила?

ГОРДЕЕВА: У меня в мае шестнадцатого года родилась четвертая дочка, я впервые приехала на концерт не как организатор, а как гость. Не знала, что там будет. Иду по коридору, к студии, и меня окликает знакомый голос: “Катя?” Это была Марьям, мама Аси Мухтаровой. Она нисколько не изменилась. У меня потемнело в глазах, точнее, я за пару секунд словно увидела целый фильм про Асю и Марьям.

Для Аси Мухтаровой мы с врачами Мишей и Лёшей Масчанами и моим оператором Мишей Оркиным везли в 2006 году трансплантат для пересадки из банка доноров костного мозга немецкого городка Биркенфельд.

В этой истории невероятным было всё: врачи взяли нас с собой, чтобы показать, как в мире устроено донорство костного мозга. А немцы позвали не только нас, но и первых российских пациентов, получивших костный мозг от немецких доноров. В Биркенфельде находится крупнейший в Европе банк доноров костного мозга. Звучит внушительно – крупнейший. На самом деле и городок этот, Биркенфельд, крошечный, и медицинский центр, при котором существует банк доноров костного мозга, небольшой, не больше районной больницы. Банк доноров и фонд, который его создал, носят имя немецкого мальчика Штефана Морша. Много лет назад Штефан, для которого не удалось найти донора костного мозга, погиб. Его семья приняла решение: больше никто не должен погибнуть из-за отсутствия донора. И на частные пожертвования был создан этот банк. Идею поддержали и рядовые немцы, и крупные жертвователи, и государство.

Когда мы увидели, какое оборудование есть в медицинском центре, поддерживаемом фондом Штефана Морша, в этом крошечном Биркенфельде, врачи, Лёша и Миша Масчаны, еле сдерживали слезы: тогда казалось, что у нас такого не будет никогда, это космос.

Потом нас привели в столовую, раскрашенную в желтый и оранжевый, где за столиками сидели дети, получившие донорский костный мозг и победившие болезнь. Они ели яблочный штрудель и пили компот. В столовую потихоньку стали приходить очень разные взрослые – доноры костного мозга. По правилам, доноры и реципиенты не имеют права ничего знать друг о друге. Это связано с тем, что донор не должен испытывать чувство вины, если что-то пойдет не так. Детям, на всякий случай, заранее о запланированной встрече ничего не сказали: они ели пирог и не очень понимали, почему мамы и бабушки, приехавшие с ними, то плачут, то вытирают столовскими салфетками слезы и пудрят носы.

Врачи то и дело выходили на крыльцо покурить. И было видно, что они нервничают.

Тогда, в 2006-м, российский Минздрав расценивал поиск неродственного донора костного мозга как прихоть врачей, пациентов и их родственников. Деньги на поиск, около 18 тысяч евро, надо было собирать по спонсорам. Образцы крови больных раком детей приходилось вывозить, хитроумно спрятав, например, во внутреннем кармане пиджака. Так в свое время сделал дядя Наташи, голубоглазой пятиклассницы со смешно торчащими косичками пепельного цвета. Наташина донор приехала первой. У дородной, по-бюргерски свежей и румяной женщины под пятьдесят были голубые глаза и пепельные волосы. На встречу она приехала с мужем, и именно он безошибочно узнал в Наташе реципиента своей жены. Они обнялись. Волонтеры с планом-схемой столовой, указывающим, где чей пациент, чувствовали себя ненужными: реципиенты и доноры без труда узнавали друг друга, бросались навстречу, обнимались и плакали. Единственными людьми, которые не участвовали во всеобщем братании в биркенфельдской столовой, были пятилетний Вадим и его мама. Их донор опаздывал. И мама беспомощно бормотала под нос: “Вот так всегда с мужчинами. На них нельзя положиться”. Папа бросил маму и Вадима, едва узнав о болезни ребенка. Три мучительных года лечения, рецидива, пересадки и снова лечения Вадик с мамой прошли вдвоем. Теперь они ждали третьего: донора, чей костный мозг спас Вадиму жизнь. И он опаздывал. Когда дверь столовой открыл молодой парень, счастливый шум и гул голосов на мгновенье стихли. “Папа!” – вдруг закричал Вадик и понесся к донору. Мальчик и мужчина были похожи, как две капли воды. И дрогнул последний “сухой” бастион встречи: врачи. Профессора и кандидаты наук, завотделениями и ординаторы ревели, наплевав на субординацию и стеснение. А профессор Масчан шепнул мне: “Я и представить себе не мог, что эти клетки – не просто клетки костного мозга”.