Время колоть лед

ХАМАТОВА: Это к лучшему, Катя. Потому что это почти невозможно было спокойно пережить – противоречие между формальностью, с которой записывали передачу, и тем, ради чего она была затеяна. Душная студия, какой-то ответственный тип, беспрерывно понукающий наших врачей, мам и детей: “Это телевидение, делайте быстрее, садитесь вот сюда, а сюда – не садитесь, у вас некрасивая кофта”, какая-то суперпрофессиональная девочка, которая стала привычно науськивать массовку. А это не массовка! Это же наши дети! Меня это страшно оскорбило, как так с нашими детьми можно-то?! И вообще – как так можно с людьми?

Для меня всё самое главное произошло, когда кончилась эта бесконечная тяжелая запись, мы вышли из Телецентра и всей гурьбой перешли через дорогу в ресторан. Мы стали танцевать, выпивать, болтать. И тут со мной что-то случилось – какой-то тумблер перещелкнулся, и мне захотелось прыгать, орать во весь голос: “Посмотрите все! Это же дети, это наши дети!”

Понимаешь, я не могла себе представить, как они вырастут, как мы встретимся. Я со многими была на связи, мы встречались на гастролях, обменивались эсэмэсками, друг про друга что-то рассказывали. Но как-то отрывочно, не сливаясь воедино. И вдруг… Сколько их там было? Человек тридцать? Сорок? Там были дети, которых я не узнала и не могла узнать. Были дети, которых я должна была узнать, но не узнала. Но в большинстве это были те, за которыми я слежу, я в курсе того, что с ними происходит. Я же готовилась к концерту, у меня в голове всё это целый год варилось, я предвкушала эту встречу, а оказалась не готова к тому, что вот ты протягиваешь бокал, чокаешься и видишь напротив себя человека, который был совсем другим при первой вашей встрече. Был – беспомощный, между жизнью и смертью, а теперь – молодой, красивый, полный планов.

Когда они начали танцевать, я оторопела: какая-то необыкновенная энергетика у них была. Я стояла с глупейшей улыбкой на лице и бокалом в руке, смотрела на них, и у меня по щекам текли слезы. И знаешь что? Я страшно гордилась. Не собой, не нами, не фондом, а ими: высокие, красивые – нет, не так – высоченные, красивенные, в костюмах, джинсах, мини-юбках, с декольте, серьгами в ушах и пупках, накрашенные, на каблуках, с высшим образованием, с веснушками на носу, свободно болтающие по-английски, с серыми, карими, голубыми полными жизни глазами, влюбившиеся, вышедшие замуж, родившие своих детей, вот эти вот люди – это же “наши дети”.

А еще я видела, что творится с врачами, с волонтерами. Наверное, это называется счастье? Ведь всё, во что мы вкладывались, верили, – всё это сработало! И где-то в воздухе, мне казалось, можно прочитать историю о том, как связана жизнь каждого человека, который пришел на десятилетие фонда, с жизнью другого. Сколько все друг для друга сделали! Любили, молились, спасали, собирали деньги, покупали и везли на себе, иногда с риском, лекарства, о которых только что узнали, искали доноров и тащили на своем горбу огромный холодильник с костным мозгом, ремонтировали отделение, улыбались и просили деньги на аукционах, читали стихи, пели песни под гитару, привозили и приводили в больницу ежика, Сергея Безрукова, мопед, “Камеди Клаб”, ходячую обезьяну, в конце концов – целую сборную России во главе с самим Гусом Хиддинком, только бы один мальчик начал есть, а другая девочка улыбнулась, а еще кто-то третий просто почувствовал, что у него нет права сдаться, потому что слишком уж многие держат за него кулаки.

Всё это вместе – моя жизнь, мои друзья, люди, которых я люблю, врачи, которым верю, и дети, которые выздоровели и выросли: Люся Афанасьева, чья маленькая дочка – дочка, Катя! – веселила всю студию Первого канала. Серёжа Сергеев, ради которого Гус Хиддинк восемь лет назад приехал в РДКБ, а теперь – прилетел в Москву и пришел в студию. Соня Пятница, выучившаяся петь вторым голосом со своей подругой Дианой Арбениной. Толя Зверев, сдержавший обещание и поступивший на педиатрическое отделение мединститута. Женя Ванеева, окончившая журфак и, ко всеобщему нашему счастью, пришедшая работать в фонд “Подари жизнь”. И еще несколько сотен тех, кто приехал на запись этой юбилейной программы или просто позвонил, написал, рассказал о себе: “У меня всё хорошо. Я живу и радуюсь жизни. Спасибо”. Знаешь, это был, наверное, один из самых счастливых дней в моей жизни. И я тогда сама себе сказала: “Смотри и запоминай, вот он – этот день!”

ГОРДЕЕВА: Когда мы возвращались домой, я вспомнила, как всего-навсего десять лет назад всё было совсем иначе: помнишь, мы – артисты, журналисты, волонтеры, дети, врачи и родители – шли, закрыв лица больничными масками, от театра “Современник” к Кремлю, чтобы показать людям вокруг, что дети и взрослые в масках – это не страшно, просто эти люди боятся инфекций, потому что у них слабый иммунитет. Теперь, кажется, про это знают все. И, по-моему, никто уже не помнит, за что нас всех тогда на Красной площади чуть не арестовали.

ХАМАТОВА: Я помню, что нас чуть не арестовали, но не помню, за что.