Время итогов

Кто знает, чем кончился бы этот бунт, если бы не Сергей Чертков. Рискуя жизныю, он вышел к озверевшей толпе и, не упрашивая, не уговаривая, а нападая, обвиняя в трусости, в неумении бороться за свое право, победил толпу.

«По чьему поручению ты выскочил такой храбрый?» — спрашивает Черткова Вадим Горев.

«По поручению партии», — отвечает Чертков.

Немалой ценой достается победа «простым» коммунарам. Уходят из коммуны «хозяйственные». И оставшимся все приходится начинать сызнова. Ничего нет, кроме земли. Но ведь ради нее — кормилицы — и в революцию пошли крестьяне, и жизни не жалели. И вот безлошадные коммунары впрягаются в плуг. И с ними Сергей Чертков. Обретенная идея окрыляет людей, вселяет уверенность в свои силы. «У нас крыла вразмах, что у беркута под небесами», — говорит Вадим Горев, ставший председателем коммуны.

Я выделил главную мысль романа. Но не только этим значительно произведение. В нем действуют люди с ярко выписанными индивидуальными чертами характера, со своим особым духовным миром. Среди них те, кто делал революцию, и враги ее, ищущие и отставшие, сомневающиеся и убежденные проводники линии партии. Хорош своей идейной целеустремленностью Сергей Чертков, запоминаются такие колоритные фигуры, как Вадим Горев, Марфа с ее страстной верой в справедливость; обаянием молодости веет от светлого облика Наташи, человека, рожденного новым временем, страшен своим приспособленчеством и живучестью Парасюк, трагичен образ вожака Федотова, жалок запутавшийся Сема...

Назвав роман «Русская земля», автор тем самым обязал себя ко многому. И справился. Роман написан сочным народным языком. Приведу хотя бы такой пример: «Разведусь! Разведусь со своим безрасчетным Пантелеем! Разведусь, сатана его возьми! И уйду в хозяйство мамани. Хоть без мужика, да с квасом!.. Ой долюшка-ти моя горькая... долюшка-ти одинокая... А ты спроси меня, Марья, спроси, как я попала под моего черта худущего? И сама не знаю! Уговорил. Уговорил, окаянный. Еще до свадьбы уговорил. Зашлась я, дура, и не столкнула чумазика без кола и двора...»

Говорит Сибирь. Говорят ее люди. А вот говорит автор:

«На востоке извечный кузнец ударил по своей золотой наковальне — брызнул свет зари... По земле русской в зареве пожара шел новый день — свежий, молодой, русоволосый. И думалось тогда: все теперь зависит от того — поймет он значенье мук, открытий и ошибок дня минувшего или, упиваясь молодостью, пренебрежет бесценным наследством. Станет беспамятным нищим или будет неслыханно мудрым, добрым и богатым».

Роман Зорина — плод многолетнего взыскательного труда, большая удача автора. Для меня это несомненное явление современной советской прозы.

* * *

Я знал Дмитрия Зорина. И не только знал, — бывает такое благорасположение душ, когда и человека-то во времени знаешь мало, а сердце раскрыто нараспах, и о чем бы ни заговорил, появляется единомыслие и разговор обретает насыщенность.

Коренастый, энергичный, атакующий в споре, с хорошо поставленным голосом оратора (он получил юридическое образование) — таким до сих пор стоит в моих глазах Зорин.

Он ушел из жизни в самом расцвете своей писательской судьбы. Его пьеса «Вечный источник» прожила на сцене десять лет, был напечатан его роман «Русская земля» в журнале «Волга», в «Роман-газете» и отдельной книгой. И все тяжелое, что было, — а его хватало у Дмитрия Ивановича, — как бы осталось позади, и впереди открывалась жизнь, полная больших замыслов и свершений, как вдруг — рак правого легкого.

«Много курил, — объяснил Дмитрий Иванович, — писал роман по восемнадцать часов в сутки. Вот и осмолил...»

Но это было много позднее. А до этого — встречи в Москве, разговоры, его рассказы о театральной жизни столицы, его непримиримые споры с апологетами мещанства и западных веяний, и однажды:

— А чего ты не напишешь пьесу, ведь у тебя же сценические диалоги? — спросил он.

— Есть у меня пьеса. Да не знаю, что с ней делать...

— Покажи.

И я прислал ее ему.

«И наконец-то дорвался до твоей пьесы, — писал он мне, — и залпом дважды прослушал ее в Зинином исполнении. Потом, — утром следующего дня, — просмотрел глазами позвонки комедии.

Несмешная твоя комедия, — не водевиль, не гротеск, не сарказм, — страшна правдой, житейской достоверностью характеров, авторской хитринкой, выдаваемой за наивную непосредственность.

Удивительно, что я узнал тебя как драматурга — умелого и тонкого.

И думаю, что умение твое идет не от опыта, а от драматического ощущения темы (опыт, конечно, тоже не помешал бы!). Тебе обязательно нужно писать пьесы. Ты прирожденный драматический «холерик».

Я попробую показать твою пользительную комедию начальству, Павлу Андреевичу Тарасову, человеку умному, понимающему.

Кроме того, что я смогу тут для нее сделать, рекомендовал бы тебе повидаться с Акимовым. И несмотря на то, что я с ним когда-то повздорил на страницах «Советской культуры», стоило бы, — как бы между прочим, — показать ему это мое письмо».

«Дорогой Сергей Алексеевич!