Время итогов

И я вижу Феню то на ее собственной свадьбе, недоумевающей, зачем ее выдали замуж за нелюбимого, то плачущую по этому нелюбимому, погибшему далеко от родины; вот она проводит трактор по затопленному половодьем мосту, рискуя жизнью, чтобы только поспеть ко времени на поля, вот тянет бредень ночью в лесном озерке, чтобы наловить рыбы и накормить свою бригаду; вот, растревоженная рассказом Степаниды Луговой о гибели детей, бежит к своему сыну, отданному тетке на время; вот вижу ее счастливой в короткой и «нечаянной» любви с Семеном Мищенко; вот она у прокурора защищает брата; вот вижу ее безмолвно глядящую на свадебный поезд, который увозит Авдея; вот она в схватках-перебранках с Матреной Штопалихой; вот стоит, склонившись над гробом единственного сына, погибшего на границе... И постепенно все зримее становится образ несгибаемой духом русской женщины, той самой, о которой так прекрасно сказал Н. А. Некрасов: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет!»

Что же помогает выстоять героине перед всеми невзгодами, свалившимися на нее, не сломиться? Что заставляет жить и работать? Откуда у нее такая жизнестойкость? Да прежде всего от сознания своей ответственности за общее дело, без которого советский человек сегодня себя уже и не мыслит. И даже не именно в том, чтобы сообща трудиться, а в самой идее общего дела. Всем содержанием романа Алексеев и доказывает это.

Любя свой народ, нельзя не страдать за него, если он бедствует. А именно в таком бедственном положении оказался наш народ в годы войны и в послевоенное время.

Тяжки последствия войны. Многое разрушено. Хозяйства ослаблены.

«...План по хлебосдаче выполнен лишь наполовину, а вот-вот пойдут дожди, комбайны остановятся, дороги раскиснут, зерно окажется под угрозой гибели даже на токах; скот, те жиденькие остатки мелкого и крупного рогатого поголовья, не подготовлен к зимовке: заготовленных кормов хватит лишь до Нового года, разваливающиеся постройки на скотных дворах залатаны, починены на живую нитку, да и то далеко не во всех хозяйствах; на трудодни колховникам выдано лишь по сто граммов отходов в качестве аванса, и теперь люди ждут окончания расчета, а его — в райкоме-то это отлично знали — и не будет вовсе, такого расчета, ибо надо рассчитаться сперва с государством, после чего колхозные сусеки будут совершенно пусты».

Таково наследие войны.

Трудно подымать этакое хозяйство, но надо. И в романе одна за другой проходят картины самоотверженного труда, когда люди не жалеют своих сил или, как говорит секретарь обкома, работают «на износ». И хозяйство год от года подымается, крепнет, и жизнь становится лучше.

Высоким гражданским сознанием, чувством ответственности перед Родиной наделены труженики села Завидова, кровь от крови русского народа. И как же не любить такой народ, как же не гордиться им, не уважать его и не благодарить!

Одновременно с судьбами отдельных людей прослеживается и судьба самого коллективного хозяйства со всеми его трудностями, неполадками — и недоеданием работников, и бескормицей скота, и сложными отношениями между райкомом и колхозом. Показана здесь работа партии по подъему сельского хозяйства и, наконец, — начало той жизни, о которой мечталось при создании колхозов. Естественно, такой сюжет не изолирован, он также тесно переплетен с судьбой народа, страны. И на фоне общественного бытия проявляются до поры до времени скрытые стороны людских характеров. То есть, например, если бы не война, не обостренная ситуация, в которой проявились крайние возможности, крайние грани характера, то мы бы и не узнали о них. Так мы узнаем в критический для колхоза час о второй, героической жизни «революционного матроса» дяди Коли, сменившего ушедшего на фронт Леонтия Сидоровича Угрюмова, отца Фени. Громадная ответственность ложится на плечи дяди Коли, он сознает ее и в нужный час находит те единственные слова, которые убеждают пришедших в отчаянье матерей, когда дело доходит до пахоты на их коровах-кормилицах.

«— Может, скажете, о себе дядя Коля душой мается, свою корысть блюдет, а? А кто ваших мужей и сыновей, какие на войне теперь, кормить, обувать да одевать будет? Кто, я тебе спрашиваю, Катерина?!

— Моих теперя ни обувать, ни одевать, ни кормить не надо: все полегли. А малых не дам в трату, горло перегрызу тому, кто сунется с налыгой к моей Рыжонке!

— Малых твоих ребят в обиду не дадим. Так что и зубы твои и мое горло останутся в сохранности... С коровами придется так решать: дело добровольное. У кого есть сознательность...

— А у меня, знать, ее нету, сознательности... Так, что ли, тебя понимать, Миколай Ермилыч? А? Може, я по несознательности проводила на фронт мужа да двух старших сыновей? Може, их дома припрятать надо было бы?»