Время итогов

Если говорить о значении творчества Михаила Шолохова в истории отечественной и мировой литературы, то следует начать хотя бы с того, что Шолохов является одновременно лауреатом Ленинской и Нобелевской премий, что говорит о признании его всем миром.

Когда есть Шолохов, его «Тихий Дон», «Поднятая целина», «Они сражались за Родину», рассказы, то как легко определить художественный и идейный уровень современной литературы: как нетрудно сопоставить с таким эталоном то, что идет сегодня к читателю. В этом уже громадное значение Шолохова. Значение его творчества еще и в том, что каждый настоящий художник непременно соразмеряет свои усилия с подвигом этого великана в мировой литературе, тем уже ставя себя на более высокую нравственную ступень. Значение Шолохова еще и в том, что это истинно русский национальный писатель, глубоко постигший душу своего народа, его силу и место в революционном движении народных масс всего мира.

Да, я могу считать себя «удачливым» человеком за то, что мне довелось узнать Михаила Александровича Шолохова. И вот теперь, чем больше проходит времени от тех дней, тем все больше я постигаю значение для себя, хотя и краткого, но такого прекрасного общения с великим писателем. И «повинна» в этом в немалой степени «Нева», иначе как бы я мог познакомиться с Михаилом Александровичем, тут же общий литературный плацдарм сблизил нас и позволил мне войти в Шолоховский мир.

* * *

С Михаилом Алексеевым и Иваном Стаднюком познакомил меня А. И. Черненко. Он и сам дружил с ними, и поэтому после своей смерти как бы передал их мне на дальнейшую дружбу. И так оно и получилось, что нас дружба связала на долгие годы. Не раз мы сидели за общим праздничным столом, не раз встречались то в Москве, то в Ленинграде, то у них на даче, то у меня. Бывало, вместе и рыбалили на Волге. И естественно, что и Алексеев и Стаднюк были авторами «Невы», к нашему общему удовольствию. Счастлив писатель, кровно связанный со своей родиной, с местом, где он родился, вырос, где с молоком матери впитал первые впечатления о своей земле, о перелесках, реке, полях, где на всю жизнь ему запомнились, запали в сердце те, с кем он жил рядом, кого видел в труде и в быту, кого познал в разных поворотах жизни, кто напитал его сердце верностью родимой земле и людям, кто дал силы и вдохновение на творческий подвиг во имя своего народа, И где бы потом ни жил писатель, — с кем бы он ни встречался, каких бы новых друзей ни обретал, на всю жизнь в его сердце и памяти останутся те, первые, которые приобщили его к своему народу, останутся те перелески и поля, которые вложили неиссякаемую любовь к своей единственной в мире Родине.

К такой счастливой категории писателей относится Михаил Алексеев. Приволжское село Монастырское дало ему все, чтобы навечно полюбить Россию и ее народ. И какую бы его книгу мы ни взяли, в каждой обязательно найдем либо пласт народной жизни, либо стозвучный отклик ее. Такова сила чувства Родины.

Еще при А. И. Черненко, как член редколлегии «Невы», я рекомендовал к печати «Наследники» Алексеева, повесть, которая мне очень понравилась. Было в ней что-то неуловимое от замечательного купринского «Поединка». Была напечатана «Дивизионка».

И все шло хорошо. В редакцию поступали рукописи, мы читали их. Хорошие печатали, слабые отклоняли, иные возвращали на доработку авторам. И вот в потоке почты объемистый пакет — «Вишневый омут» Михаила Алексеева. Тут же начали и читать.

Я читал с неослабевающим интересом. Меня радовали язык романа, описание русской природы, интересные люди. Все было по-настоящему крепко сработано. Никаких замечаний по первой части не было. Вторая же вызвала некоторое чувство досады. По времени «Вишневый омут» охватывает несколько десятилетий, в эти десятилетия входила и коллективизация. Она же в романе была показана мельком. И это обстоятельство заставило меня и А. И. Хватова, который тоже читал роман, поехать в Москву к Алексееву и там убедить его еще поработать над хорошей книгой, чтобы она стала еще лучше. И мы убедили.

— Вот вернули рукопись, а я еще угощаю их, — добродушно смеясь, сказал Алексеев, приглашая нас за стол.

Так и договорились, что он еще поработает над рукописью.

Но через какое-то время я получил от него письмо:

«29. VIII. 61.

Дорогой Сережа!