Время итогов

Лаврентьева-Кривошеева, небольшого росточка женщина, уже в годах, почему-то считала себя если не морячкой, то маринисткой, — может, потому, что ее брат был адмиралом? — писала повесть о море и любила выходить в любую погоду на швертботе в озеро. Швертбот, а точнее — финскую лайбу, обнаружил Май: она была притоплена у берега. Он ее отремонтировал, но вместо тяжелого металлического шеверта — подводного киля для остойчивости — сделал деревянный, обив его железом.

Был солнечный ветреный сентябрьский день. В берег била большая волна, и лучше бы сидеть дома, но Александра Ивановна захотела выйти на швертботе. Май не очень охотно полез в воду, чтобы отвести его от берега. Сестра Александры Ивановны, одинокая прокуренная старуха, умоляла ее не уходить, но Александра Ивановна была непреклонна. В последнюю минуту, вспомнив какую-то насмешку Алены, касающуюся ее храбрости, она предложила и Алене поехать вместе с ними. Алена отказалась. Тогда Александра Ивановна ее высмеяла за трусость, и Алена полезла в лайбу. Она была дочерью Соколова-Микитова, отважного путешественника, смелого охотника, и уж никак не могла быть трусихой.

Ее муж Сережа, инженер-автодорожник, в это время находился с моей женой в Ленинграде. И, словно предчувствуя беду, все время торопил ее:

— Быстрее, быстрее, Мария Григорьевна! (Она закупала в магазине продукты.)

И всю обратную дорогу с бешеной скоростью мчал машину.

— Где Алена? — был первый его вопрос, как только он подъехал к даче.

— Уехала на швертботе, — ответила Лидия Ивановна.

Сережа тут же кинулся к моторке и вышел на озеро.

Вернулся поздно, часу в двенадцатом ночи, измученный — не хватило бензина, и он шел на веслах. Швертбот нигде он не обнаружил.

Среди ночи прибежал ко мне. И. рассказал, что прогнал моторку до самого края озера — 17 километров, гнал ее посредине, — а местами плес доходил до трех километров, — и ничего не обнаружил. И просил меня утром поехать с ним на дальнейшие розыски. Утром мы захватили Решетова и уже втроем отправились на моторке.

Озеро в этот день было спокойным. Только волны еще никак не могли уположиться. Шли накатами одна за другой. Мы продвигались вдоль тростниковой полосы. Пустынны были берега. И вдруг, — да, именно вдруг, — мы увидали сначала мачту швертбота, а тут же и сам швертбот. Он лежал на боку, а мачта мерно вздымалась и опускалась. И хотя мы еще ничего не знали о судьбе людей, но уже одно то, что так мерно опускалась и подымалась и снова опускалась мачта, несло в себе такое мрачное, что сразу поверилось в самое худшее.

На крюке уключины, зацепившись за подол юбки, висела, погруженная в воду, Лаврентьева-Кривошеева. Даже сквозь воду видно было ее красное лицо. Она не утонула, умерла от разрыва сердца. А потом уже ее прибило вместе со швертботом к берегу. Ни Алены, ни Мая не было. Алена прекрасно плавала, могла, долгое время находясь в воде, читать книгу. И поэтому еще была надежда, что она доплыла до берега. Как, впрочем, мог спастись и Май. Но тут я припомнил, как однажды, всего какую-то неделю назад, ко мне прибежал Май, — я колол дрова, и сказал, что швертбот у берега и что меня ждут на рыбалку. И я, словно во сне, даже не подумав о том, а стоит ли ехать, — у меня была своя лодка, и я не любил совместных рыбалок, а тут еще с женщиной, — побежал к берегу, прихватив на ходу удочки. Конечно, никакой рыбалки не получилось, но был момент, когда меня чуть не убил Май. Ветер дул в парус, и Май, не предупредив меня, решил сменить направление, и рея со страшной силой пролетела над моей головой. Как я успел пригнуться, не знаю. Я сделал выговор Маю, но он только засмеялся.

Кто знает, может, и на этот раз было так же. Реей ударило по Алене, она упала за борт, стала тонуть, Май кинулся ее спасать. Швертбот оказался без управления, ветер налетел, опрокинул его, и он уже больше не поднялся — хорошего противовеса-то не было! Александра Ивановна кричала — крики слышали местные, но не придали им значения, а всего скорее, поленились пойти узнать. И все трое погибли.

Но это потом мы узнали, а тогда еще была надежда. От швертбота тянулась в тростники жилка от спиннинга, Потащили ее и бросили, все было запутано. Увидали куртку — парусиновую с мехом.

— Майкина! Майкина это! — радостно закричал Сережа, определив, что это не куртка жены.

Я никогда не предполагал, что можно в таких случаях радоваться. Но это так было понятно в положении Сергея.

Потом был милиционер. Составляли протокол. А мы носились на машине вместе с Лидией Ивановной. Сережа во всю мочь гудел, давая знать, где шоссе, чтобы спасшиеся могли на него выйти. Мы все еще не теряли надежды. Ведь могли они и заблудиться.

Ивану Сергеевичу послали телеграмму: «Алена тяжело больна. Приезжай. Лида».

Он приехал. Я видел его сидящим с тяжело опущенными плечами. Пытался говорить ему какие-то слова в утешение, на что он ответил:

— Ничего, я обкатанный...

Это он имел в виду смерть двух своих младших дочерей.