Артём обнимает меня и мы сидим молча. На крыше. Глядя в мерцающие огни большого города. Этот город раздавит нас. Меня точно. Артём, у него всё иначе. У него есть родители, которые понимают, есть спорт, есть всероссийские соревнования. Он красивый умный парень. У него большое будущее. Ему и потерпеть-то осталось — всего один уже не полный учебный год. А потом… Потом он наверняка уедет. Он уедет из этого города, из этой страны, станет знаменитым фигуристом, возможно, олимпийским чемпионом. У него будут брать интервью, его будут фотографировать… И мне хочется думать, что ему больше никогда не придется скрывать, кто он на самом деле. А я… Что может ждать меня… В самом лучшем случае женюсь на какой-нибудь Дорониной Насте и буду всю жизнь сидеть у телека, ненавидя своё жалкое существование. Буду тайком по ночам в туалете смотреть гей-порно и дрочить. Буду ждать очередных соревнований по фигурному катанию. Но это в самом лучшем случае. В худшем — меня убьют собственные друзья или брат.
Мы сидим молча ещё очень долго. Становится холоднее, мы кутаемся в куртки в объятия друг друга. Потом Левину звонит мама. Он говорит с ней очень спокойно и нежно. Он говорит, что скоро будет, чтобы она не волновалась.
— Везёт тебе… — тяну я.
— С чего бы? — Хмыкает Артём.
— За тебя, по крайней мере, волнуются…
— Ты бы правда мог спрыгнуть? — Как будто не слушая меня, переводит он тему.
— Угу, — отвечаю, глядя перед собой.
Он закатывает рукав куртки, вытягивает руку и разматывает бинт. Я вижу довольно свежие шрамы у него на запястье.
— Я неудачник и трус, — констатирует Левин.
— Ты что, резал вены?
Я не могу поверить в это. Не Левин! Только не Артём!
— Резал, куда там, — хмыкает он. — Родители вернулись. Я ничего не успел, да и испугался…
— И что они сказали?
— А что? Папа со мной понянчился. Мама не в курсе… — он поворачивается и смотрит мне в глаза. — Ты думаешь, если родители меня не презирают за то, что я педик, это решает все проблемы?
Я ничего не отвечаю и только ловлю каждое слово слетающее с губ Артёма.
— Это ничего не решает. Всё равно я дерьмо. Как бы ни старался, как бы ни лез из кожи вон, я уже никогда не оправдаю их надежд. Хоть пять Олимпиад выиграю.
Артём тяжело вздыхает, выбрасывает недокуренную сигарету и поднимается на ноги.
— Надо домой, — он кутается в воротник куртки.
— Я не пойду, — отвечаю. — Не хочу домой.
— А куда? По улицам всю ночь шататься? Или по подъездам?
— Не знаю, — говорю. — Но дома тошно. Да они и не хватятся.
Я правда не собираюсь идти домой. Не хочу видеть, ни брата, ни отчима, ни даже маму. Всё равно если бы она знала обо мне правду, то возненавидела бы. Идти мне некуда. Хочется попроситься к Артёму, но он никого не водит к себе. А мне сейчас больше всего хочется прижаться к нему, лёжа на узкой кровати, и вот так провести всю ночь. Какой же я сентиментальный идиот на самом деле! Что ни говори, а самый настоящий педик.
— Ну пойдём ко мне, — как-то несмело, почти растеряно предлагает Левин, пряча руки в карманах джинсов.
— Я думал, ты к себе никого не приглашаешь…
— Я не хочу, чтобы ты оставался один на улице. Пойдём!
И мы идём домой к Левину. Он говорит родителям, что я его одноклассник и друг, но по глазам его отца и матери я сразу понимаю, что они прекрасно знают — никаких друзей среди одноклассников у Артёма быть не может. Мама Левина смотрит на меня скептически, но приветливо кивает и приглашает пройти. Папа настораживается. Мы ужинаем почти молча. Артём стелет мне на надувной кровати, которую приносит его отец.
— Эй, Димка, — шёпотом говорит Левин, когда мы уже лежим, и протягивает мне руку, — Всё будет хорошо. Спокойной ночи.
Он очень быстро засыпает, а я всю ночь не смыкаю глаз.
Глава 15. Артём
Я просыпаюсь утром. Открываю глаза, и тут же в дверь стучит мама. Она говорит, что пора вставать и идти в школу. Я смотрю на Димку — он лежит на спине на надувной кровати и смотрит в потолок. Когда на нём нет этой убогой чёрной или серой неприметной одежды, когда его коротко стриженные волосы слегка растрёпаны после сна, когда он сосредоточено о чём-то думает, а не пытается выглядеть как можно тупее, чтобы не выделяться из компании своих друзей, он очень даже симпатичный. У него приятные мягкие черты лица, тёмно-карие, почти чёрные, глаза, прямой нос, тонкие, но чувственные губы. Сильные руки, на которых выступают вены. Я вообще не понимаю, почему он стал шататься с этими своими гопниками, у которых на лицах только прожигающая пустота. Он лежит и просто смотрит в потолок. А я смотрю на него и не могу отвести глаз. И как я раньше не замечал в нём этого. Этой мужественности, этой усталости. В нём есть настоящая мужская красота. Красота, которую он не просто прячет от всех. Я думаю, он и сам не знает, насколько на самом деле красив.
— Доброе утро, — тихо говорю я. — Выспался?
— Угу, — бормочет он.
— Давай вставай! Завтракать пойдем!
— Твои родители не особенно рады, что я пришёл ночевать… — начинает очень серьезно и как-то обиженно Сорокин.
— Всё нормально, — перебиваю я. — Они же знают, что у меня нет в школе друзей.