Время алых снегов

«Противник» словно кричал, что намерен утопить всякого, кто посмеет сунуться в воду. И показалось, будто его ожесточенный орудийный крик подействовал. На острове и в прибрежном лесу исчезли всякие признаки жизни. Стрельба медленно затухала, ее нервические вспышки становились все реже.

Лейтенант Огнев, командир танкового взвода одной из наступающих рот, беспокойно и зло ерзал на своем сиденье. Взвод стоял против острова, укрытый его зарослями от прицельного огня с другого берега, но остров же оставлял наблюдателей в полном неведении. Лицо лейтенанта выражало крайнее нетерпение и готовность на самый отчаянный шаг. Он слышал, как нервничает «противник», и в душе корил комбата за нерешительность. Танки загерметизированы, люди настроены на форсирование с ходу, и вдруг — стоп! Пожалуйста, мол, уважаемый «противник», закрепляйся, подтягивай резервы, чтобы потом крепче дать нам в зубы. А ведь одно слово командира — и через десять минут рота станет на острове всеми гусеницами. Оттуда противоположный берег с излучиной как на ладони. Пяток хороших залпов — и от артиллерийских батарей, ПТУРСов, плавающих танков и бронетранспортеров останется дым да металлолом. Десант сойдет на берег без выстрела!

Лейтенант не знал, что в этот самый момент комбат сидел над донесением разведчиков, сообщавшим о глубине старицы и твердости ее дна, что батальонные радисты входили в связь с ракетной батареей, чей огонь вот-вот смешает землю, воду и небо, расчищая дорогу десанту...

Из-за ограждения пушки поблескивал глазами заряжающий Абашидзе. В его службе такое большое учение было первым. На марше парня укачало. От лязга и гула железа, от жестокой качки и сумасшедших толчков на бездорожье в горле стоял отвратительный комок тошноты. Боясь испачкать чистый резиновый нолик боевого отделения, Абашидзе держал наготове брезентовый мешок изпод холостых патронов. Этот непромокаемый мешок успокаивал, и, может быть, потому Абашидзе все-таки сдержал тошноту. В бою, правда, стало легче. Там не до слабостей. Успевай заряжать пушку да подхватывать гильзы, летать пальцами по кнопкам блокирующих приборов, менять пулеметные ленты — словом, дополнять автоматику и полу автоматику так, чтобы ни у командира, ни у наводчика не было причин замечать твое присутствие в танке. Худо, если заметят. Экипаж в бою — это как один солдат. А солдат заметит в бою собственную руку лишь в том случае, если она откажет. Абашидзе ни разу не заметили. И слава богу. Вон у лейтенанта, когда от своих перископов отрывается, глаза как у горной рыси...

Наводчик орудия, молчаливый, по-крестьянски сутуловатый солдат Потапов, то и дело заглядывал в прицел, что-то считал и записывал в огневую карточку. Он не любил терять время даром. Служба у Потапова шла трудно. Немного успел он за свои девятнадцать лет до армии. Восемь классов, разные работы в колхозе... Даже до тракториста не дотянул. А тут тебе и оптика, и электроника, и теория вероятности... Да вон, хотя бы по наклону ольхи рассчитай попробуй силу бокового ветра!.. Только лейтенант и знает, как удается Потапову оставаться в экипаже «незаметным» человеком. Если б не помогал лейтенант, ходить бы Потапову в заряжающих до конца службы. А то и списать могли куда-нибудь в хозяйственный взвод.

Механик-водитель Куликов раньше посмеивался: «Тяни, деревня, лямку, тяни. Дотянешь до современной техники — ефрейтора дадут. В деревне лычки ценят...» Теперь Куликов уже не подковыривает: должок у него перед Потаповым. За машиной-то в основном наводчик ухаживает, ему и работа водителя достается. Ничего, все освоил: и планетарные ряды с их удивительным вращением, напоминающим полет спутников, и хитроумные форсунки, стреляющие горючей пылью, и тяжелую «гитару», рокочущую басами стальных шестеренок, и даже электросистему, в которой путался поначалу, как куропач в силках. Нужда заставит — до всего дойдешь. Куликов — он «летун». Сегодня — в роте, завтра — на соревнованиях. Центр нападения сборной дивизии. Когда-то Потапов ворчал, что ему двойная работа достается, а потом привык, полюбил разгадывать «тайны» умной машины и даже мечтал про себя стать классным водителем. Не от честолюбия мечтал. Знал Потапов: классному танкисту трактор скорее доверят. Да и Куликов, он тоже не зря мяч гоняет: славу добывает полку и дивизии.

Вот только Абашидзе, кажется, не понимает этого. Как-то спешили в кино, и заряжающий сунул в машину грязный инструмент. Приехал Куликов на другой день, увидел и разошелся. Абашидзе парень горячий. Хотя и виноват, а не понравилось, что равный по званию голос на него повышает. Вспылил:

— Почему сам не чистишь? У тебя ноги только умеют работать да язык. Руки совсем белые стали. Ты этот... сетка... Сачок ты!..