Время алых снегов

Сузил Куликов глаза, шагнул к маленькому Абашидзе. Потапов влез плечом между водителем и заряжающим, кое-как утихомирил обоих. Хорошо еще, командир ничего не заметил. Пришлось тогда нотацию прочесть Абашидзе. Разве виноват Куликов, что ему не дают недели побыть в роте? Задержали однажды, так приехал майор — начальник физподготовки и спорта дивизии, — такой шум поднял...

О той стычке в экипаже не вспоминали вслух, но след ее остался. Неприятный холодок примешался в отношения танкистов. Куликов, возвратясь со сборов и соревнований, держался отчужденно, за его молчаливостью чувствовалось с трудом скрываемое раздражение. Он словно тяготился службой и делами экипажа. Как хотелось Потапову преодолеть эту отчужденность водителя! Он подробно рассказывал Куликову о состоянии машины, а заметки о спорте в солдатской газете читал первым делом. Если встречал фамилию Куликова, обводил ее красным карандашом и вывешивал газету на видном месте. Смотри, мол, мы тобой гордимся, а слова Абашидзе забудь. Мало ли что наговоришь в запальчивости!

Сегодня Потапов уважительно посматривал на водителя. В бою с таким не пропадешь. Сильный, черт! Рычагами поигрывает — танк в его руках, как живой.

А Куликов потягивался, разминая затекшую спину. Давно уже не водил, отвык и теперь сильно устал. Однако усталость была приятной, как после хорошего матча, и настроение Куликова, неважное в последние дни, чуть-чуть поднялось. У него были причины досадовать на себя. Давно уже усек, что в армии надо поменьше ерепениться, если с тебя старший стружку снимает, — тогда все обойдется. Так нет — третьего дня после вечерней тренировки нарочно припоздал, чтобы не стоять в строю на поверке. А когда, после отбоя, вызвал старшина и начал отчитывать, брякнул ему какую-то грубость. Тот нажаловался взводному, лейтенант отрубил: «С сего дня — никакого футбола! И ни шагу от строя без разрешения». Да еще два наряда вне очереди на работу прибавил. Вот так и попал Куликов в поле, вместо того чтобы ехать на отборочные соревнования. Прибегал в роту майор, упрашивал лейтенанта, обещал не спускать с Куликова глаз, наконец грозил доложить комдиву: «В самый ответственный момент команду обезглавили!» — не помогло. Отменить приказ лейтенанта майор не в силах...

—«А ведь проиграют без меня, — злорадно думал Куликов. — И хорошо, если проиграют. Тогда накрутит полковник хвоста моему взводному. Нет в дивизии болельщика, равного полковнику...»

Куликов повеселел. У него даже аппетит появился. Сухой паек находился где-то в башне, но пока не было команды «Принимать пищу». Куликов усмехнулся: «Ну, пищу-то мы и без команды примем. Не дураки — запаслись на дорогу». В противогазной сумке Куликова лежал увесистый круг краковской колбасы. Там же и большой плоский нож. Куликов питал слабость к хорошей колбасе, и отец, зная это, ежемесячно высылал ему по четвертной. На колбасу хватало.

Куликов пошарил за спинкой сиденья, ухватил лямку противогаза, потянул к себе. Рукоять ножа, торчащая из сумки, зацепилась за вращающееся контактное устройство, и Куликов нетерпеливо выдернул нож. «Ах черт, кажется, что-то там порезал. Ну да ладно, разберемся после. Учение, похоже, кончилось».

Нарезав колбасы и хлеба, Куликов принялся аппетитно жевать. В горьковатые запахи горючего, железа и резины проник вкусный аромат колбасы. Абашидзе шмыгнул носом и завозился на сиденье. Наводчик оторвался от своих дел, из-за пульта покосился на водителя, потом уткнулся в расчеты.

Услышав, как жует Куликов, лейтенант опять начал злиться. «И чего торчим зря на берегу? Людей бы хоть, что ли, накормили... Вымотались они сегодня, особенно водители, а когда до кухни доберемся — бог ведает». В вещмешке Огнева оставалась кое-какая снедь — можно бы и угостить танкистов, но вдруг через минуту команда? Куликов, конечно, правильно делает, но... «Вот тип, не может, что ли, чавкать потише?»

— Товарищ Куликов, вы почему кладете в противогазную сумку посторонние предметы?

— Какие посторонние, товарищ лейтенант? Это же колбаса... краковская. Вроде политработы, дух поднимает, — выдавил механик-водитель сквозь набитый рот.

Все уважение Потапова к водителю мгновенно улетучилось. Он потер занывшее колено о казенник орудия и громко спросил:

— Товарищ лейтенант, реку форсировать будем?

Куликов перестал жевать, Абашидзе из-за пушки тревожно стрельнул в командира глазами.

— Возможно.

Куликов хмыкнул:

— Вот увидите, как в прошлом году: одна вторая рота форсирование по дну покажет, а мы — по мостику.

— Все может быть, сухо оборвал лейтенант, — только мостик, похоже, строить не собираются.