Время алых снегов

Рубахин захохотал. Дверь распахнулась, и перед танкистами предстал злой фельдшер. У него рот раскрылся от изумления, когда увидел спокойно стоящего во весь рост больного рядом с дружками. Рубахин, выкатив глаза, зверским голосом рявкнул:

— Здравия желаю, товарищ сержант медицинской службы!

— Ах, вот оно что!.. — от возмущения фельдшер не сразу нашелся, что сказать. — Вот вы как!.. Вы почему не на танке?.. Почему не на танке, я спрашиваю, почему сюда залезли? Почему бочку солярки с собой не приволокли? Где ваши комбинезоны, домкраты, кувалды, траки, антифризы? Где солидол, а?..

— Да погоди ты, — начал урезонивать подошедший Головкин. — Мы же по-хорошему, друга зашли навестить.

— Друга? Здесь нет друзей или недругов. Здесь больные, и навещают их в установленное время, в форменных халатах. Потому что здесь полковой медицинский пункт. Или здесь, может быть, водомаслогрейка, а?.. Если вы сейчас же не уберетесь, я вашему командиру роты позвоню.

— Что вы, товарищ сержант медицинской службы! — испуганно замахал руками Рубахин. — Мы мигом исчезнем. Только вы сначала в процедурную загляните, а то у вас оттуда горелой проводкой несет. Беды бы не было.

С фельдшера слетела суровая спесь.

— Врешь!

— Чего мне зря-то врать? На такие дела у меня нюх собачий.

Фельдшер, звеня ключами, кинулся в коридор — открывать процедурную.

— В случае чего позовите, мы мигом исправим! — крикнул вслед Рубахин и состроил веселую рожу.

— Вот въедливый мужик! — Головкин шагнул через порог, пожал руку Виктора. — Попади к такому старшине!.. Ну, живой? Ходишь?

— Кроссы могу бегать.

— Тогда мы тебя умыкнем. Командир роты разрешил.

— А врач?

— Тю!.. Врача до понедельника ждать нечего. На весь медпункт ты один. Да вон еще фельдшер. Но как нам этого зануду уломать? Ты ж нам позарез нужен. Сегодня ответный визит в техникум. Прошлый диспут ребятам так понравился, что решили продолжить его, так сказать, в широкой аудитории. Много ли в тот раз народу было?! А нам без тебя не с руки ехать... Окна тут крепко заклеены?..

Рубахин шагнул к двери, звякнул защелкой.

— В окна нехорошо, командир. Разрешите проявить инициативу?

— Валяй, — засмеялся Головкин.

— Рядовой Ильченко, слушай мою команду!.. Отбой!

— Какой отбой? — опешил Ильченко.

— Обыкновенный. Шевелись — засекаю время! — Рубахин уставился на циферблат часов, и это подействовало на заряжающего, кажется, сильнее, чем команда, Через минуту он стоял на коврике раздетый до белья.

— В постель живо!.. Виктор, не теряй времени, натягивай его одежду.

Наверное, и по тревоге Беляков не одевался так быстро.

— Порядок!.. Рядовой Ильченко, укройтесь одеялом с головой и отвернитесь к стене. Так. Полчаса ни в какие разговоры с фельдшером не вступать. И позже не советую. Хоть отоспишься как следует, пока не засекут.

Головкин беззвучно смеялся.

— Ох, и нагорит мне из-за вас, — простонал Ильченко из-под одеяла.

— Обязательно нагорит, — подтвердил Головкин. — Если выдержки не проявишь. Ну а продержишься до утра — как-нибудь обратно подменим. Спокойной ночи...

Все трое неслышно выскользнули в коридор.

На улице долго хохотали, потом Виктор услышал, как Головкин сказал Рубахину:

— Ты вот что, Сергей, дайка немножко своему подшефному отдышаться. Он в шкуре наводчика побывал, перекосов теперь не допустит. А превращать учение в мучение — последнее дело. Появится обратная реакция — все труды пойдут насмарку.

— Хорошо, командир, учту. Но... За мной слово. К тому же весной он сядет на мое место, и не могу я допустить, чтобы место ефрейтора Рубахина занял недоучка.

Заметив, как внимательно прислушивается Беляков, Рубахин покосился на него, умолк на минуту, потом вздохнул:

— Да, Витек, после твоей танкодромной эпопеи мы в экипаже собраньице провели. Лейтенант Карелин тоже присутствовал. О тебе, разумеется, говорили, но с тобой все ясно. А вот один мастер огня, он же мастер прихвастнуть и облаять соседа, заявил: отныне при нем остается лишь огневое мастерство. Всякое другое побоку. Запомни это, пожалуйста, чтоб больше не возвращаться к теме. Товарищ экипаж постановил: «Исповедь принимаю к сведению, старые грехи прощаю, зла не держу. Служи — там посмотрим». Ты присоединяешься?

Виктор сделал лицо простачка.

— Если это так нужно, пожалуйста. Но я что-то не понимаю, о каком мастере речь.

— Брось! Знаем мы таких несообразительных. Полтора месяца в полку, а уже ценный подарок ухватил. Мало того, еще и девочку приворожил — целому гарнизону на зависть. Вчера студенты приехали звать нас в гости — она с ними, разнаряженная. И первый вопрос: «Где Витя? Что Витя? Почему не пришел Витя?» Я уж давай с ходу импровизировать: «Витя, к сожалению, очень занят: балансиры через колено гнет...»

Рубахин вдруг толкнул Виктора локтем в бок, выразительно мигнул в сторону командира, безнадежно покачал головой. Головкин, задумавшись, шел впереди. Когда уже поднимались на крыльцо батальонной казармы, Рубахин окликнул:

— Товарищ младший сержант!

— Чего тебе?

— Когда соберетесь в «Зарю», предупредите, ладно?