Врата. За синим горизонтом событий

Увидеть Эсси я не мог. В палату интенсивной терапии не допускали посетителей, а это значило — даже меня: у дверей стоял полицейский, заставляя себя не спать. У него был тяжелый день, и он был очень зол. Я покопался на столе врача и нашел связь с палатой интенсивной терапии. Мне не было видно, как себя чувствует Эсси; я даже не был уверен, которая из закутанных мумий — она. Но я продолжал смотреть на экран. Время от времени Харриет сообщала мне некоторые новости. Выражения сочувствия и озабоченности она просто не передавала; их было очень много, но Эсси специально ввела в программу умение обращаться с возникающими из-за социальных условностей тратами времени, и Харриет давала звонящим мое изображение с обеспокоенной улыбкой и вежливым «спасибо», не включая меня в связь. Программы Эсси были очень хороши…

Прошедшее время. Когда я понял, что думаю об Эсси в прошедшем времени, мне стало по-настоящему плохо.

Примерно через час мне принесли бульон и крекеры, а потом я сорок пять минут простоял в очереди в уборную. Вот и все мои развлечения на третьем этаже больницы, пока в дверь кабинета не просунула голову сестра и сказала: «Senor Broad head! Рог favor» (Синьор Броудхед, прошу вас, исп. — Прим. перев.). Полицейский по-прежнему стоял у входа в палату интенсивной терапии, усиленно обмахиваясь потным стетсоном, чтобы не уснуть, но сестра уверенно провела меня мимо, и он не возражал.

Эсси находилась в камере повышенного давления. Поверхность на уровне ее лица была прозрачна, и я видел выходящую из носа трубку и большой влажный компресс на месте левой части лица. Глаза ее были закрыты. Грязно-золотые волосы убраны в сеточку. Она была без сознания.

Двух минут, которые мне были отпущены, конечно, не хватило. Ни чтобы понять, что это за массивные механизмы окружают Эсси под непрозрачным покровом. Ни для того, чтобы Эсси села и поговорила со мной; Или хотя бы просто изменила выражение лица. Да у нее и выражения никакою не было.

Снаружи мне уделил 60 секунд врач. Невысокого роста пожилой чернокожий, с заметным животиком, с контактными линзами голубого цвета, он заглянул в листок, чтобы вспомнить, с кем имеет дело. «О, да, мистер Блекхед, — сказал он.

— Ваша супруга получает все необходимое, она начала реагировать на наши средства, есть некоторая надежда, что она еще до вечера ненадолго придет в себя».

Я не стал поправлять его насчет своей фамилии и задал три самых главных вопроса из своего списка: «Больно ли ей? Что с ней произошло? Нужно ли ей что-нибудь? Я хочу сказать — абсолютно все».

Он вздохнул и потер глаза. Очевидно, слишком долго не снимал линзы. «О боли мы можем позаботиться, да она и так на Полной медицине. Я понимаю, что вы влиятельный человек, мистер Брекетт. Но вы ничего не можете сделать. Завтра или послезавтра, возможно, ей что-нибудь понадобится. Сегодня — нет. Вся ее левая сторона разбита, она попала под автобус. Согнулась почти вдвое и в таком положении оставалась почти шесть часов, пока до нее не добрались».

Я не сознавал, что произнес какой-то звук, но врач услышал. Сочувственное выражение появилось на его лице. «Но ей в этом смысле даже повезло. Вероятно, именно это спасло ей жизнь. Она как бы находилась под давлением, иначе бы умерла от потери крови. — Он посмотрел на листок. — Ей понадобится… сейчас посмотрим. Новый бедренный сустав. Замена двух ребер. Восемь, десять, четырнадцать — может быть, двадцать квадратных дюймов новой кожи; погибла значительная часть левой почки. Нам понадобится трансплант».

— Могу ли я что-нибудь…

— Нет, мистер Блекетт, — сказал он, складывая листок.

— Пока ничего. Уходите, пожалуйста. Возвращайтесь после шести часов и, может, с минуту поговорите с ней. А пока нам нужно место, которое вы занимаете.

Харриет уже переместила вещи Эсси из ее комнаты в большой номер отеля. Она даже прислала ее косметику и несколько смен одежды. Я закрылся в номере. Не хотел выходить. Не хотелось видеть бодрых пьяниц в вестибюле отеля, улицы, полные людей, которые благополучно пережили приступ и теперь рассказывали друг другу, каково им пришлось.

Я заставил себя поесть. Потом уснуть. Это мне удалось, но ненадолго. Я долго принимал горячую ванну, послушал музыку. Очень хороший отель. Но когда вслед за Стравинским пошел Карл Орф на похотливые сексуальные стихи Катулла, я вспомнил, как в последний раз был со своей похотливой, сексуальной женой, которая сейчас разбита.

— Убери! — закричал я, и вечно бдительная Харриет отключила музыку на середине ноты.

— Хотите послушать сообщения, Робин? — спросила она через какой-то микрофон.