Врата в рай

— Большая шишка, значит, — пробормотал я, а в голове у меня словно петарда взорвалась.

Закрой глаза, — посоветовал он, — так как, можешь мне поверить, тебе сейчас надо беречь силы.

И я, похоже, действительно уснул. Должно быть, сказалось общее переутомление, так как, проснувшись, увидел над головой плафон из свинцового стекла и услышал голос стоявшего рядом хэндлера:

— Пошевеливайся, Эллиот! Мы не можем заставлять ждать нашу Перфекционистку!

Нет, конечно нет.

И вот теперь этот лабиринт коридоров и обратный отсчет времени моей Жизни до Лизы.

Наконец мы остановились. Белый холл, тяжелые резные двухстворчатые двери. О'кей. Ты вполне устойчив ко всем стрессам.

— Заходи внутрь, Эллиот! — щелкнул пальцами хэндлер. — Становись на колени.

Дверь за мной тут же захлопнулась, он ушел, а у меня неожиданно случился приступ паники, причем более острый, чем когда бы то ни было.

Я рассматривал большую комнату, выдержанную в голубых тонах, кое-где с более яркими акцентами. Комната освещалась только солнечным светом, проникающим сквозь сине-фиолетовые шторы на французских окнах.

Огромный ярко-красный ковер, а на стенах картины кисти Ренуара и Сера, а также шедевры гаитянской живописи: пронзительное гаитянское небо, изумрудно-зеленые горы и темные застывшие фигурки местных жителей — работающих, играющих, танцующих.

На стенах висели африканские, а также эмалевые индейские маски. Изящные африканские деревянные и каменные скульптуры среди буйной растительности: папоротников и пальм в горшках. А слева от меня — спинкой к стене — огромная медная кровать.

Эта кровать чем-то напомнила мне гигантскую золотую клетку. Прутья в замысловатых завитках, полог из белого кружева нависал легким прозрачным облачком. На кружевном гофрированном покрывале — гора отделанных кружевом подушек. Настоящий будуар. Подобное затейливое убранство мужчинам иногда даже нравится, хотя сами они создать такое явно не способны, а потому возлагают эту задачу на своих спутниц жизни.

Я живо представил себе, как подхожу к этой постели. В черном смокинге, с букетом цветов — обыкновенных маргариток — в руках.

Я склоняюсь и целую спящую на кровати девушку. Именно на такой кровати. Но на этой никакой девушки не было. И вообще никаких девушек поблизости.

У меня хватило времени, чтобы по достоинству оценить воздействие этой комнаты, которая так элегантно приглашала в мир запретных наслаждений. Легкий трепет ветвей деревьев за окнами — совсем как медленный танец.

У меня застучало в висках, и я неожиданно перестал понимать, где нахожусь. Дверца ловушки открылась — и я вдруг оказался в тайной комнате. И без всяких видимых причин комната эта вдруг стала давить на меня. Слишком много серебряных вещиц на комоде с круглым зеркалом: какие-то коробочки, флакончики духов, щетки. Атласная туфля на высоком каблуке, валяющаяся возле кресла. И все эти белоснежные кружева.

Я сел, откинувшись на пятки, чтобы получше осмотреться. Лицо мое пылало, так же как и нечто другое, что меня немало беспокоило. Я вдруг снова попал в душные женственные викторианские спальни в Доме Мартина, но эта спальня была другой: не такой искусственной и слегка безумной. Но не сценой, специально обставленной для всех этих безумств, а вполне реальной спальней.

А еще там было очень много книг. Целые полки книг, причем явно зачитанных до дыр. Вперемешку книги в бумажной обложке и в твердом переплете, кое-где заклеенные скотчем.

Потом я заметил свисающую с потолка белую кожаную цепь с прикрепленными к ней наручниками. Это заставило меня снова перевести взгляд на черную атласную туфлю, валяющуюся возле кресла.

И когда дверь открылась — тихо-тихо, с еле слышным щелчком, — я вдруг почувствовал, что у меня от страха мурашки поползли по телу.

Она только что вышла из ванной комнаты, и на меня дохнуло ароматом свежего луга и цветов, а еще чем-то чуть горьковатым, дымным: это был ее залах.

Она не произнесла ни слова. Я же исподтишка осторожно рассматривал ее. На ней были белые шелковые домашние туфли без задников на высоком каблуке, вроде той, что валялась у кресла. А еще коротенькая, отделанная кружевом сорочка на лямочках, доходящая до середины бедра. Сорочка была из хлопка. Плохой знак. На самом деле меня не слишком возбуждает тело под нейлоном. Но тело, прикрытое тончайшим хлопком, сводит меня с ума. Ее волосы струились по плечам, как накидка Девы Марии. Под полупрозрачной тканью просвечивали обнаженные груди, темный треугольник между ног.

И я в очередной раз ощутил исходящую от вес силу. Дело было не только в ее красоте и не в этой странной обстановке. Красота, конечно, имела значение, но здесь было что-то еще. Я не должен был вставать с колен без ее разрешения. Не должен был смотреть ей прямо в лицо. Это было нарушением правил игры. И все же я это сделал. Я взглянул на нее исподлобья и, увидев ее запаренное личико и задумчивые глаза, понял, что полностью в ее власти.

Сочные губы, слегка тронутые красной помадой, и чуть покатые плечи, которые по какой-то непонятной причине манили меня не меньше, чем холмики ее грудей.