Наверное, с полчаса он сипел едва-едва, не слишком понимая, человек он или сгусток сигналов, и именно из той ночи вывел для себя простое правило, которого неизменно придерживался в последующем. Правило было такое: пусть уж бьют его, а ни кого другого. Сам же он ни к кому больше не притронется.
Заживать на нем заживет, а убить, пожалуй, его и не удастся.
Впрочем, больше Шумера в школе не трогали. А в параллельный класс пришел новый ученик по фамилии Бугримов.
Шумер вздохнул, потер лицо, словно собираясь избавиться от воспоминаний.
Что было дальше? Дальше был первый побег, еще нулевой, в общем-то, по классификации, в соседнюю область, в институт гуманитарных наук на исторический факультет. Он поступил туда сразу по окончанию школы. Сбежал, еще не соображая, почему ему так неуютно, так тяжело находиться в Пустове, в котором вовсю цвели перемены, кумач опадал с балконов зданий и шпилей, как будто по осени, а на углах потускневших улиц прорастали бледными, остекленными поганками ларьки с пивом, водкой и сигаретами. На вокзале круглые сутки толпился народ в надежде продать проезжающим мимо пассажирам нехитрое свое барахло. Деньги то ли менялись, то ли обесценивались.
Возможно, если бы он остался тогда…
Шумер через силу улыбнулся. Глупо об этом думать. Он здесь и сейчас. Он опытен. Он многое понял и многому научился. И Бугримову не сорок лет, а гораздо больше, наверное, к тысяче или двум. И он — далеко не первый Шумер в Пустове. Во всяком случае, в этом он был убежден процентов на девяносто. Извечная борьба.
Конечно, конечно, все, может быть, обстоит не так. Возможно, Бугримов, как и он, порождение одной и той же силы, которая один прорыв компенсирует другим. Но, возможно, он есть то препятствие, которое необходимо одолеть, чтобы вдохнуть в людей новую реальность, новую жизнь, новый смысл.
Шумер повернулся на бок и заснул.
Около восьми утра его разбудил осторожный стук в дверь. Деликатный, похожий на условный шпионский код. Тук-тук, тук.
— Сергей, вы спите? — спросила Галина и стукнула снова.
Шумер выдохнул.
— Да, — он оторвал голову от подушки. — Что случилось?
— К вам, извините, пришли.
— Опять? Я сейчас.
Шумер потянулся за штанами. Он мог с легкостью узнать, кто нанес ему визит, но предпочел гадать. Понятно, это не Людочка и не Петр. Галина их видела и так бы и сказала. Значит, человек Галине неизвестный.
Бугримов? Нет, он бы не стал являться так, без выдумки. Может, водитель, которого он прислал? Нет, слишком рано. А если вернулся Дима? Мог Вова впустить Диму и никому об этом не сказать? Ответ сам напрашивается. Мальчик, ушедший в игрушку с головой, может забыть все на свете. Только вот зачем Диме возвращаться?
Шумер напялил футболку.
А кто может еще? Если брать людей из купе, то не появлялись еще старший лейтенант с женой Настей и полный пассажир, чуть не проспавший Пустов. Ах, нет, был еще сосед слева, с «дипломатом», что настойчиво совал ему свою визитку и приглашал в двухместный гостиничный номер. Да, появиться кому-либо из них было бы вполне в духе Бугримовского сюрприза. Еще одного.
Шумер пригладил волосы и вышел в коридор.
На пороге, в проеме входной двери, его ждали грайи. Правда, было их всего две, и морщинистые лица их были смущенно-виноватыми.
— Да, — сказал Шумер. — Здравствуйте.
— Сергей Андреевич, — сказали грайи, опуская подслеповатые глаза, — вы, помнится, обещали нам воды наносить…
Шумер кивнул.
— И не отказываюсь.
Грайи переглянулись.
— Просто мы с Ириной Трофимовной…
— …Виолеттой Павловной…
— …хотели чаю попить, а воды-то и нет!
Шумер молча ждал продолжения. Последовал один сдерживаемый вздох, другой. Потом грайи решились.
— Вы не могли бы сейчас воды принести, Сергей Андреевич? А мы уж за вас молиться будем, чтобы все у вас было хорошо.
Шумер улыбнулся.
— Конечно.
Он снял пальто с вешалки.
— Вы позволите?
Старушки сдвинулись, освобождая проход.
— Ведра внизу, на лавочке.
— Я понял, — сказал Шумер.
Конечно, подумалось ему, когда он с пустыми ведрами зашагал к колонке. Конечно, берешься делать добрые дела, будь готов делать их все время. Не когда удобно тебе, а когда попросят. Что это за добрые дела, если ты не можешь отвлечься на них от каких-то своих причуд? Сначала доброе дело, потом сон. Доброе дело, потом — завтрак.
И нет-нет, самим с бидончиком — ни за что!
Добравшись до колонки, взойдя на помост к трубе, Шумер какое-то время глядел вокруг, на дома, на сараи, на шпилек вокзала, выглядывающий из-за крыш, на разъезженный, расчерченный шинами песок.
Впитывал город, впитывал утро.
Ничего особенного не чувствовалось, запахи и эмоции перемешивались, пахло сексом и выдохшимся шампанским, пахло храпом и свежей выпечкой, скандалом и раздражением, кофе и яичницей, быстрыми поцелуями и пьяными жалобами, детьми, заботами, сыростью, тепловозными гудками.
Вокруг колонки было хотя бы чисто.
Включив воду, Шумер плеснул несколько обжигающе-холодных пригоршней воды в лицо, смочил затылок и шею. Вода зазвенела, запузырилась в подставленном ведре.