Возвращение в Пустов

— Да. Если что я вполне могу сдвинуть рабочее время на попозже. Настучаться по литерам я всегда успею, а вот послушать человека вроде вас да пораскинуть мозгами в мысленном эксперименте мне редко когда удается. То нет времени, то нет условий, то душа, извините, не лежит. Так что вы продолжайте.

— Продолжаю, — кивнул Шумер, покрутил кружку в ладонях. — Итак, от демонстрации божественной силы и агитации в лоб за все хорошее я решил подойти к людям окольным путем. Допустим, открыть однажды в городе фирму по неброским названием «Добрые руки» или «Доброе сердце».

— Извините, — перебила его Вероника Михайловна, — мы пока ваши проявления локализуем одним городом?

— Да, пока мы берем только один город.

— А мир? С миром, наверное, будет сложнее.

— Пока город. Вот Пустов. Возьмем его.

— Странный выбор.

— Нисколько, — возразил Шумер. — Есть такое понятие, как точка бифуркации. То есть, грубо говоря, в нашем случае — это место, в котором возможно осуществить переход на более высокий уровень не только для локального участка местности и людей, его населяющих, но и для всей системы в целом.

— Изящно. И поэтому Пустов?

— Ну, да.

— Пуп земли?

— Скорее, архимедов рычаг.

— А дальше — как по писаному?

— Не обязательно, — сказал Шумер. — Но успех, скажем так, в Пустове, означает неминуемую победу во всем мире.

— Понятно. Значит, «Добрые руки»?

— Да, я подумал, как еще можно воздействовать на людей? Скажем, исподволь, незаметно, на окраине или даже в центре города возникает некая структура с очень небольшим штатом, которая принимается помогать всем, кто в этом нуждается. Проводит тренинги, стимулирует, позволяет взглянуть на окружающее другим, просветленным взглядом.

— Секта.

— В какой-то мере. В смысле, в той мере, в какой любое объединение людей по интересам можно назвать сектантским. Впрочем, сходство еще и в том, что люди, работающие в этой структуре, стараются охватить своим движением как можно больше горожан. Листовки, плакаты, уличные инсталляции. Они призывают людей меняться, любить друг друга, делать добро и поступать по справедливости.

Вероника Михайловна покивала.

— Не ново. И кришнаиты у нас ходили с песнопениями, и разные «братья» и «сестры» предлагали посетить их собрания. Обещали чудесное преображение и верный путь. Глаза стеклянные, текст — от зубов.

— Это другое.

— Чем же другое? Вы единственный знаете, как надо жить? Как правильно и с какой ноги вступать в счастье?

— Да, знаю, — тихо ответил Шумер.

— Так и все остальные знают.

— Но у меня бы…

— Не получилось бы ничего, — отрезала Вероника Михайловна и, привстав, открыла маленькую форточку.

Она помахала рукой, выгоняя табачный дым.

— Честно, вы правы, — вздохнул Шумер. — Здесь даже не в том дело, секта или не секта. Дело опять же в невозможности сразу достичь желаемого. Дело во времени и в сомнениях. И в том, что добро требует усилий. Потому что какими бы убежденными изначально не были люди, в них копится раздражение и усталость, и отчаяние от того, что мир не собирается меняться от твоих потуг, ну, разве что чуть-чуть меняется, едва заметно, но это такие крохи…

— Потом семьи, дети, быт, болезни, взросление, старение, вечная окружающая несправедливость, — подсказала Вероника Михайловна.

— И это тоже, — согласился Шумер.

— Еще, я думаю, многие люди вряд ли вам поверили бы. Не в силу даже скепсиса, а в силу навязывания, в силу пропаганды, потому что считали бы, что сами могут разобраться в том, что хорошо, а что — плохо.

— Это-то я бы переборол.

— Не скажите. Нас за последние десятилетия, знаете, сколько обманывали? Тоже все под соусом благодати. — Вероника Михайловна принялась загибать пальцы. — Считайте. Разоблачение сталинизма, денежная реформа, приватизация, ваучеры эти, хорошего слова не подобрать, финансовые пирамиды, обещания светлой жизни по заграничным образцам, экономические кризисы, долги, бесплатная медицина. Ох, не расстраивайте меня. Я, хоть и застала еще советское прошлое, сама уже не верю ни в то, что мы были бессребренники, ни в то, что такие люди и такие отношения когда-нибудь еще появятся.

— И в меня не верите? — улыбнулся Шумер.

— Сильно в вас сомневаюсь, — улыбнулась в ответ хозяйка.

— Хорошо, это оставим, — сказал гость, обдуваемый холодком из форточки. — Размышляя примерно также, как вы, я понял, что малым десантом доброхотов город действительно не взять. Делать добро необходимо не из-под полы, как что-то постыдное, а открыто и желательно повсеместно, чтобы люди видели, как у них на глазах меняется Пустов.

— Ой, стойте! — сказала Вероника Михайловна. — Вы, наверное, про наши Пустовские страдания слышали!

— Простите?

— Я в том смысле, что не вы первый про десант придумали. У нас года три назад, в начале весны, а, может, ближе к лету, тоже то ли трудовой отряд, то ли какие-то доморощенные энтузиасты целым составом выгрузились.

— И что, тут же пошли по городу, латая заборы и штукатуря стены?

— Почти.

Вероника Михайловна задумчиво скомкала пустую пачку и пропихнула ее в банку к окуркам. Посмотрела на Шумера.