Возвращение в Пустов

— Я тебе не верю. Понимаешь? Не в моей природе верить таким, как ты. Тем более, ну не думаю я, что ты выболтал все первой встречной, угостившей тебя ужином. Это, извини, верх безответственности. Мы как-никак соперники, а ты, получается, меня и в грош не ставишь. Я ведь обязательно заинтересуюсь, листиком к стеклу прилипну: о чем они там говорят? И вдруг — нет плана, я буду ждать всеобщего просветления.

— Ну, вот так.

— Нет-нет, ты можешь уверять меня в своей безобидности, давать зуб, глаз, руку на откуп, но я тебе не поверю. Почему? Сам так делал, и не раз. Очень эффективный прием, если знать, против кого он работает. Кстати…

— Да?

Едва видимый Бугримов качнул головой. Во тьме протаяли белки глаз.

— Я стесняюсь спросить, но в твой прошлый раз, как я понял, ты вроде как готовил учеников, тех, кто сможет повести за собой к добру и светлому будущему и на войну со страшным мной?

— Глумливо.

— А как это должно звучать из моих уст? Впрочем, я совсем не о том, — Бугримов подтянул Шумера к себе. — Почему ты утаил от меня, что пытался наделить их силой?

Шумер улыбнулся.

— А должен был сказать?

— Нет, не спорю, это смотрится оригинально, даже свежо. Был один мерзкий Шумерский, стало несколько. Но, согласись, такими вещами не шутят. И раз ты мне об этом не сказал, мои сомнения насчет твоего нынешнего появления «просто пожить» утверждаются и крепнут с каждым мгновением.

— Не беспокойся, — сказал Шумер, — я сделаю тебя сам.

Бугримов расхохотался. Его фигура согнулась к земле, закашляла короткими сгустками пламени.

— Ой, не могу! Шумерский, ты как никто умеешь меня рассмешить.

— Думаешь, не сделаю?

Бугримов выпрямился.

— Вопрос ведь не в этом. Вопрос в том, что ты воюешь против человеческого в человеке. А значит, тебе никогда не победить.

— Нет, я воюю не с человеческим. Я вообще не воюю. Я пытаюсь… Мы уже спорим об этом не в первый раз.

— Тут ты прав, — согласился Бургимов. — Ладно. А все же, что там было с учениками?

— Ничего.

— Не ври! Побойся совести!

Шумер фыркнул.

— Не было ничего. Вернее, я давал им божественную силу во сне. Протестировал таким образом шестерых. Умных, честных, правильных.

— Ты смотри, — присвистнул Бугримов, — в моем городе до сих пор находятся умные и честные люди. Это я работаю плохо или все же ты ко мне предвзят?

— Третье. Они существуют сами по себе.

— О-о-о! Я так понимаю, твои протеже не оправдали надежд? Что, поиски добра и справедливости обернулись торжеством имени меня? Сколько человек из этих шестерых поставили мир на грань истребления одних самаритян другими? Если не секрет, конечно.

— Пять.

— А шестой?

— Отказался от силы.

— Вот настоящий умный человек!

— Возможно, так и есть.

— Нет, я представляю, чего они тебе наворотили! — восхитился Бугримов и причмокнул губами. — Очень разумно, на самом деле, сначала потренироваться на кошечках. Люди часто меры не знают, что в добрых делах, что в плохих.

— А у плохих дел есть мера? — спросил Шумер.

— Задеть пытаешься? — высветил веселый глаз Бугримов. — И напрасно. Моя цель состоит вовсе не в том, чтобы делать плохо снующим вокруг меня человечкам. Что мне они? Я, честное слово, давно в них разочаровался. Мне лишь хочется обеспечить себе комфортное существование. Другое дело, что комфортное существование для меня заключается в пребывании на вершине четко выстроенной пищевой цепочки, где более сильный жрет и утверждается за счет менее сильного. В этой цепочке, кстати, находится место и умным и честным людям. Пусть и в самом низу, но все-таки. Они тоже необходимы. Как планктон. И все довольны, я тебя уверяю. Все эти крики о несправедливости, о вселенском зле напоминают мне хоровые рыдания подставных плакальщиц на похоронах. Ни черта им не жалко мертвеца. Те, кто кричат о справедливости, они имеют о ней представление? Нет! Ни в коей мере! Я боюсь, их самих следовало бы по справедливости закопать. Потому что они — идиоты и ничего не понимают в процессах, о которых берутся судить. Справедливость! Жизнь по правде! Да те, кто требуют справедливости, должны в первую очередь начинать с себя, если они такие принципиальные. Справедливо ли, что у них на завтрак бутерброд с колбасой и кофе, когда другие обходятся не то, что без завтрака, но и без обеда и без ужина? Вперед, делитесь, восстанавливайте справедливость! Справедливо ли, что они живут в отдельной квартире, тогда как куча народу не имеет своего угла и мыкается по съемным комнаткам? Ау-у, радетели! Ау, борцы за чужое счастье! Где вы? Где ваша рубашка ближнему? Или ах, ах, такие были начальные условия, это не считается? Нельзя бороться за абстрактную справедливость для всех, одновременно являясь олицетворением обратной модели. Потому что это не справедливость тогда, а профанация.

Бугримов перевел дух.

— Я вообще хочу сказать, — продолжил он, — что те, кто носятся со справедливостью, понимают ее исключительно, как фетиш.

— Неправда, — сказал Шумер.