Возвращение в Пустов

— Нет. В ком-то, возможно, что-то меняется. Кто успевает переосмыслить собственную жизнь. А остальные, извините, радуются халяве. И сами, и родственники их, и знакомые. Пусть даже и испытывая ко мне чувство благодарности. Знаете, что горько? Любое чудо, случившееся с ними или вокруг них, не подтолкнет их измениться.

— А разве радость от того, что близкий человек жив, не делает мир лучше?

— Делает, — сказал Шумер. — Вот настолько, — он почти соединил колечко из указательного и большого пальцев. — Потому что дальше начинается быт, неудобства, взаимные упреки, где моя грелка, я мерзну, не мешай мне смотреть телевизор, я не хочу, чтоб ты шлялась, где попало, и прочее. Мое наложение рук, получается, увы, вылечило лишь тело. Нет, видимо, чтобы человек задумался о себе, необходимо что-то другое.

Вероника Михайловна прищурилась.

— Вы, по-моему, слишком самоуверенны.

— Возможно, — улыбнулся Шумер. — Но у нас есть пример. Чудеса, воскрешение, новая религия. И каков итог?

— Я сама верующая, — сказала хозяйка.

— Простите.

— Бог с вами! — Вероника Михайловна сбила пепел и кашлянула в кулак. — Я тоже все прекрасно понимаю. Просто вы как-то… жестко.

— Ну, хорошо, чудеса не исключаются, — сказал Шумер, — но только как подкрепление других инструментов.

— Каких? Вообще, когда мне говорят «инструменты» применительно к тонкой человеческой организации, я почему-то вижу исключительно пыточные изделия. Клещи там или молоток с гвоздями.

— А я — портновский сантиметр.

— Оригинально.

Шумер пожал плечами.

— Ну, после того, как чудеса, по зрелому размышлению, не гарантировали мне успеха, а гарантировали фееричный провал, я, конечно, задумался, что может подтолкнуть человека к изменению, и не просто к изменению, а к осознанному желанию сделаться лучше, чем он есть сейчас. Ведь это моя цель. Собственно, исключая чудеса, я оставался почти ни с чем. Не насильно же заставлять человека думать о собственной душе. Представляете картину? Стоишь, значит, с плеткой, перед тобой испуганно сжался приличного вида мужчина в мятом костюме, босой, с лысиной на макушке, и ты щелкаешь у него плеткой перед носом и кричишь: думай о высоком, о высоком думай, скотина!

Вероника Михайловна фыркнула.

— Смешно.

— Смешно?

— Вполне. Я себя представила. В латексе.

— Ну, да-да, должно быть, забавно, — улыбнувшись, кивнул Шумер. — Тем не менее, проблема обозначилась передо мной во весь рост.

Вероника Михайловна скривилась.

— Сергей, прошу вас, не скатывайтесь до штампов.

— Каких?

— Проблема обозначилась во весь рост. Режет слух, извините. А в тексте резало бы глаз. Не звучит совершенно.

Шумер пожал плечами.

— Хорошо. В общем, исходя из условия задачи, я не мог сделать человека добрым по собственной божественной прихоти. И я не мог сделать его таким с помощью демонстрации своей божественной силы, то есть, распространяя среди людей чудеса. Что мне оставалось? Оставался не совсем честный прием, который, наверное, больше подходит для фильмов про легковерных граждан и иностранную агентуру.

— Да? Интересно.

— Увы, достаточно тривиально и скучно, — Шумер протянул Веронике Михайловне пустую чашку. — Можно еще чайку?

— Уже, наверное, остыл.

— Ничего. Можно без пакетика, один кипяток.

— Ну, смотрите.

Вероника Михайловна встала, но, видимо, не совсем удачно — худое лицо ее на миг скомкалось в болезненной гримасе.

— Нога? — спросил Шумер.

— Старые раны, — сказала хозяйка, подливая воды из чайника ему в кружку. — Зимой лет десять назад сломала ногу, лодыжку, на ровном месте, спускаясь по лестнице в четыре ступеньки. Можете себе представить?

— Бывает.

— О, да! — Вероника Михайловна поставила чайник на место. — Теперь-то я знаю! А тогда прооперировали, вправили, укатали в гипс, пять недель безделья и жуткой чесотки, от которой хотелось выпрыгнуть из окна, — и я, можно сказать, как огурчик. Зеленоватый и едва не повредившийся рассудком.

— Некому было помочь?

— Нет, были подружки, там, в прошлой жизни. Как-то отвлекали. Да, в сущности, одна и сейчас есть. Полумуж еще был, но это так…

— И что? Перелом плохо сросся?

— Нет, замечательно. Сделали снимок, все в порядке, боли при движении, отеков нет. Выхожу из больницы и буквально через сто метров на светофоре меня ловит на бампер некто Грушницкий на своей «хонде».

— Грушницкий — как в «Герое нашего времени»?

— Но я-то не Печорина! — воскликнула Вероника Михайловна, гася окурок. — Хотя, наверное, было бы очень символично. Грушницкий сбил Печорину. Дуэль, протянувшаяся в жизнь из литературного произведения. Впрочем, боюсь, мало кто понял бы весь юмор ситуации. Там же наоборот. Но это не важно.

Шумер отпил воды.

— То есть, новый перелом?

— Х-ха! В трех местах, со смещением, и, в общем… Ай, — досадливо махнула рукой Вероника Михайловна, — что говорить о том, что уже прошло? Никогда не любила смотреть через плечо и сейчас не люблю. Срослось вот не очень, дергает, но по-новому ломать я не дала, и так год из жизни… Вы, мне кажется, от темы ушли.

Шумер улыбнулся.

— Ушел.

— Возвращайтесь.

— Вам еще интересно?