Возвращение в Пустов

— Сподвигнуть? — предложила Вероника Михайловна, и Шумер кивнул. — Так за счет чего вы хотите сподвигнуть людей отказаться от привычной жизни и заняться разведением добра в промышленных масштабах?

— Сначала я подумал о чудесах, — сказал Шумер.

— Серьезно?

— Да. Кто может дать человеку толчок к изменениям? Тот, кто этих изменений достиг. Человек, способный показать людям возможности, которые им могут открыться.

— Это старая история.

— Да, есть пример.

Вероника Михайловна взглянула на гостя, наклонив голову.

— Только, кажется, история Сына Божьего ничему человечество не научила. Сколько бы чудес и кому он не показывал.

— Поэтому потом я от этой идеи и отказался.

— Ой, постойте, — Вероника Михайловна даже привстала, — у нас ведь в Пустове было нечто похожее! Лет шесть назад. Приезжал мальчик, показывал чудеса. Кажется, кого-то парализованного даже вылечил. В местном концертном зале представления давал.

Ее лицо разгладилось, сделалось светлее от воспоминаний.

— Хороший был мальчик. Потом пропал.

— Совсем?

— Исчез, — вздохнула Вероника Михайловна. — Столько людей на него молились, в очередях стояли. На Пугачеву так не стояли, как на него! Некоторые даже о втором пришествии заговорили. Светлый был мальчик.

Его любили.

Она с ожесточением размяла в пальцах сигарету. Брызнули табачные крошки. Шумер прикрыл глаза.

Пришествие, наверное, все же стоило назвать первым.

Его тогда действительно можно было принять за мальчишку. Молодое, тонкошеее существо с оттопыренными ушами и улыбкой до ушей. В душе шелестят бабочки, мальчик Сережа Шумеров полон иллюзий и совершенно детских представлений. Все ему видится простым и ясным. Вот он. Вот город. Вот он появляется на перроне…

Оркестр играл туш, но не для него, для какого-то начальства, тяжело нисходящего вагоном дальше. Какое-то время встречающим пришлось смотреть в обтянутый брючной тканью мощный начальственный зад.

Не застрял бы!

Тур-ру-ту-туру-руту! — заходился, задыхался оркестр. Бухали тарелки, повизгивал гобой, наполняли воздух торжественными звуками валторны и трубы. Держал охапку гвоздик замерший в толпе и пока не округлившийся лицом Бугримов.

Ах, Сереже Шумерову хотелось появиться эффектно! Чтобы ахи, охи, возможно, обмороки, восхищенные взгляды, рукоплескания, вспышки фотоаппаратов. К нам приехал, к нам приехал… Нет, все же без цыганщины, без медведей на поводке и цветастых юбок в хороводе, но так, чтобы поползли шепотки, оплетая Пустов: приехал! Приехал!

Кто приехал? Тс-с-с.

Впрочем, публики было мало. А уж публики, готовой обратить внимание на необычного пассажира, было и того меньше. Прибывшие и встречающие спешили через здание вокзала выбраться в город. Отъезжающие предъявляли билеты, подсаживали детей, грузили багаж и забирались в поезд сами.

Оттянуть на себя внимание от высокого начальства молодому человеку труда, конечно, не составило бы, но, подумав, он решил, что ничего путного из этого не выйдет. Не тот контингент — начальственная свита, совсем не тот. Не преисполнятся трепета, не воспарят душой, будут лишь глазеть по-рыбьи, прикидывая, как с пользой можно использовать. Наверное, и не поймут ничего про чудеса.

С ними Сережа Шумеров решил поработать позже.

Поэтому, сойдя на перрон, он ограничился лишь цветами — выхватил из воздуха букет тюльпанов, вручил пожилой проводнице.

— Это вам.

— Ой, это как?

Проводница недоверчиво приняла букет.

— Фокус, — улыбнулся он.

— Пахнут, — сказала проводница.

— Разумеется, пахнут, — подтвердил пассажир, — искусственными не балуемся.

— Спасибо.

Сережа Шумеров кивнул. Ему жутко хотелось сделать еще что-нибудь, но он сдержал себя и зашагал к вокзалу, подставив лицо теплому весеннему солнцу. Все только начинается, думал он, и был, в сущности, прав.

Оркестр отгремел.

Начальство, окруженное свитой, сонное, кислое, с лысиной, которую поспешили прикрыть шляпой, выставив вперед живот, слушало приветственную речь.

— Мы рады… мы находимся… от вашего участия…

До Сережи Шумерова доносились только отдельные слова.

Он с улыбкой, с затаенным превосходством думал: нет, не того встречают. Знали бы, ах, знали бы! Ведь через считанные недели, дни даже, все в их жизни переменится. Сами жизни переменятся! Появится смысл, пропадут тревоги и беспокойства, откроется совершенно другой мир, гармоничный, светлый и добрый.

— Документики.

Невысокий милиционер возник перед пассажиром.

— Весна, — сказал Сережа Шумеров, широко улыбнувшись. — Вы чувствуете?

Милиционер нахмурился. В его неглубоко посаженных глазах проскользнула тень замешательства. Сумасшедший? Ему — про документы, а он — про весну.

— На паспорт ваш можно взглянуть? — повторил милиционер и, стараясь придать веса своим словам, приложил пальцы к фуражке.

Пассажир втянул воздух через нос.

— Весна, — уверенно произнес он, хотя у дверей вокзала пахло лишь из рядом стоящей урны. — Время обновления.

— Документы.

— А давайте отойдем в сторонку, — сказал Сережа Шумеров.

На лице милиционера расцвело удивление, но он поддался то ли постреливающим в глазах пассажира искоркам, то ли мягкому, доброжелательному тону голоса.

— Хорошо, конечно…