Возвращение в Пустов

Какие светлые, какие одухотворенные лица окружали его тогда! Они думали в унисон, они мечтали в унисон, его мальчики и девочки. Не важно, сколько им было лет. Шумер всех видел своими детьми, несмотря на то, что, пожалуй, мог считаться их ровесником. Он шел по вагонам и, проходя громыхающие сцепки, окунался в слова и речи, которые обязательно были исполнены сладкого предвкушения будущего, вместе со всеми смеялся и шутил, лопал розовые, брызжущие соком помидоры, пел: «Наш паровоз вперед лети! В Коммуне — остановка».

Остановка, правда, была в Пустове.

Ах, как они торопили эту остановку! Как блестели их глаза! Как сверкали улыбки! Мы обязательно, обязательно построим новый мир! Ведь кроме нас его некому построить. Мы сойдем и сразу объявим: вот мы! Мы пришли!

Трудности? Ерунда! Мы готовы к трудностям. Было бы даже хорошо, если б их оказалось побольше. Потому что большие трудности требуют сплочения и совместной работы. А от безделья сходят с ума.

Препятствия? Да! Косность животного мышления? Да. Страх перемен и ленность? Тысячу раз! Но мы сильнее!

Что такое человек? — спрашивал их Шумер, и его тихий голос проникал через перегородки и стены и плыл в стуке колес по стыкам. Человек есть надежда. Свет. Человек есть доброта. Человек есть желание помочь и поддержать. Человек — это осознание смысла существования, который есть постоянное движение к некому надмирному абсолюту.

А что есть этот абсолют?

Взяв паузу, Шумер следил, как тянутся к ответу души. Вагоны светились гирляндами. Хорошие люди окружали его. Замечательные.

Абсолют есть любовь, говорил он, купаясь в хрустальных отзвуках, отражаясь в зрачках, слушая работу сердец. А любовь складывается из двух половин. Одна — сила созидания. Другая — сила прощения. И нам, какие бы мы ни были, придется с усердием учиться и тому, и другому, чтобы превратить город Пустов в отправную точку нового мира. Мы с вами дадим старт новому человечеству.

Вы готовы?

— Да-а-а!

Шумер зажмурился, вспоминая раскрытые в едином порыве рты.

Ему тогда показалось даже, будто поезд оторвался от рельсов и какое-то время (короткое, доли секунды) плыл над землей. Чудо? Психологический трюк? Ах, не важно. Важно, чем все в итоге обернулось.

Подъезжая, они прильнули к окнам.

— Здравствуй, Пустов! Вот и мы!

Веселые девчонки и мальчишки, раскрасневшиеся, полные сил, верящие в себя и в Шумера, восемнадцать, двадцать, двадцать пять лет. Тридцатилетних было немного, а сорокалетних и вовсе единицы.

Он думал, молодость, легкая на подъем, целеустремленная, без негативного возрастного опыта, только и сможет изменить город.

Огороды, домики с замшелыми крышами, покосившие столбы электролиний и развалившиеся строения окраин не испугали их. Наоборот, в вагонах раздались радостные комментарии:

— А здесь мы построим школу! А здесь садик! Двухэтажный, с башенкой! А здесь теплицы, опытный участок!

— Арбузный! — кричал кто-то.

— Банановый! — подхватывали дальше.

— Ананасовый!

— Фейхоа!

Все смеялись.

В протяжном гудке, в солнечных лучах, в переулках за окнами, в перекрещивающихся путях и привокзальных липах растворились сборы. Да и долго ли там было собираться? Рюкзаки — на плечи, сумки и чемоданы — в руки. Готовы!

Шумер дал отмашку.

— Ур-ра-а!

Посыпались человеческим горохом! На платформу, на площадь перед вокзалом, занимая пространство, топча асфальт, наполняя воздух радостным ощущением перемен. Покрикивали, голосили, задирали головы на вокзальные часы. Наше время, ребята! Тогда было теплее, и заросли иван-чая покачивались вдоль насыпи.

Вроде бы конец мая.

Шумер вздохнул. Как быстро все кончилось, выветрилось с тех первых дней. Помнится, Бугримов прятался внутри вокзала, и его физиономия, наблюдающая из-под козырька ладони за теми, кто приехал его свергать, казалась не на шутку испуганной.

Впрочем, сейчас Шумер был уже не уверен, что разглядел именно испуг. Скорее всего, это была оторопь другого свойства. Бугримов, возможно, думал: ой, дурак! Куда тебе батальонами командовать? Предвидел или знал, чем кончится? А, может, по-своему жалел молодых ребят, которых ждало скорое разочарование?

Шумер потер запылавшие вдруг уши. Ай, хватит вспоминать! Так навспоминаешься — не заметишь, как окажешься в вагонном тамбуре какого-нибудь шального, проходящего мимо поезда, а вслед тебе будет мигать удаляющиеся Пустовские огни.

Он повернулся на кровати, пятки нащупали железные прутья спинки. Как здесь дед спал? Неудобно. Допросить, что ли, призрак с пристрастием? Дед, ну, дед, тут же не лечь нормально. Ты-то как лежал?

А дед бы ответил…

Нет, ничего бы не ответил. Не любил дед попусту слова разбрасывать. Подзатыльники, правда, с легкостью раздавал.

Шумер спустил ноги, посмотрел на потемневшее окно. Похоже, пора прекращать вечер воспоминаний.

Из коридора, из кухни вернулись отогнанные звуки — что-то там пиликало, звякала крышка, скрипели полы, слышались негромкие голоса.

Шумер потянулся.