Шумер зачерпнул кружкой воды из ведра и пошел в комнату деда, которую он молчаливо согласился считать своей. Бросив взгляд в прихожую, он увидел Виталия и его приятеля, сосредоточенно жующих котлеты на останках разобранного дивана.
Комната деда была узкая, едва ли два с половиной метра в ширину и четыре в длину. На этом пространстве умещались кровать, платяной шкаф без одной дверцы, комод, стул и тумбочка, на которой, подмяв пожелтевшую от времени газету, громоздилась радиола «Жигули».
Кровать была застелена пуховым одеялом и покрывалом серого цвета. Подушка стояла настороженным треугольным «ухом».
Занавешенное частым тюлем окно выходило туда же, куда и кухонное, — во двор. На подоконнике слитком хрусталя застыла пепельница. То ли отцовская, то ли еще чья — дед, сколько помнилось, не курил.
Из-под шкафа выглядывали подшивки журналов. Между комодом и тумбочкой притаился чемодан, кажется, еще фанерный.
Шумер сел на кровать. Тихо скрипнула панцирная сетка.
Призрак деда задумчиво вылепился рядом. Седые волосы зачесаны назад, усы этаким пирожком. Впалые щеки, прищуренные глаза. Он был связан с домом, любил его и предпочитал находиться в знакомой обстановке.
Отца и мать Шумер часто видел у могил, на кладбище, деда только здесь. А бабушку не видел ни разу, она умерла рано, когда ему не было и семи. Шаньги только и помнил, которые она пекла.
Дед скопировал его сгорбленную позу, лишь чуть подвернул шею. В уголке прозрачного рта таилась насмешка. За прикрытой дверью опять зажжужало.
— Соседи, — сказал деду Шумер.
Ему подумалось: как с людьми все-таки тяжело. Куда их тянуть? Зачем их тянуть? Чего можно от них добиться, когда…
Дум-дум-дум.
— Мама! — радостно сотрясая половицы, пробежала мимо девочка. — А можно я телевизор включу?
Шкаф в комнате, отзываясь на ее бег, дрогнул сочленениями. Но Галина, видимо, ответила: «Нет!», и обратный топот прозвучал не в пример печальней. Топ-топ. Топ. Топ.
Так вот.
Так вот, сказал деду Шумер. Мысль, конечно, не новая. И я, в сущности, понимаю, что о высоком на голодный желудок думать не приходится. Хотя, может быть, только в состоянии неустройства и получается толком поразмышлять об отвлеченных вещах. Впрочем, это не важно. Я о том, что в нашем мире трудно достичь взаимопонимания, потому что мы сосредоточены исключительно на себе.
Шумер стянул носки и лег на кровать. Дед обиженно расстаял и возник уже у окна, стоящим спиной.
Да, я тоже, вздохнул Шумер. Он подложил подушку под голову. Я тоже часто думаю только о себе. Это связано с тем, что мы более материальные, чем духовные существа. Тебе, дед, уже не понять. Движение прозрачных плеч обозначило скепсис по этому поводу.
Хорошо, можешь не верить. Шумер, повернувшись, стал глядеть в потолок. Я просто пытаюсь сказать, что такие события, все эти диваны, дети, внезапные появления все еще выбивают меня из колеи. Настраиваешься на одно…
Дверь скрипнула, и Шумер приподнялся на локте. В комнату заглядывал мальчик Вова.
— А здесь можно поиграть? — спросил он.
— Нет, — сказал Шумер.
— Даже в прятки?
— Тем более, в прятки.
Мальчик показал ему язык и закрыл дверь.
Я вот об этом, сказал деду Шумер. Не в смысле, что про детей. Нет, про отношение друг к другу. Я готов понять, быть предупредителен и тактичен, а они?
Шумер закрыл глаза. Опять не о том, что нужно. Кровать поскрипывала, одеяло пахло пылью и старостью. Возможно, подумал он, мне это как раз и необходимо. Слишком тепличные условия делают только хуже. А тут — бах! — не волнуйтесь, мы — ваши родственники. И — диван в прихожую. Галина мне кто, не тетя ли? Жена сына брата отца…
Шумер фыркнул.
Из кухни потекло приятное тепло. В коридоре что-то проволокли, занудливо затренькал мобильный телефон.
В конце концов, это не должно раздражать. Это фон. Это — люди. Они не умеют по-другому. Научить их «по-другому» как раз его задача. И если бы она была проста, наверное, все давно бы разрешилось.
Эх, громадье! Уравнение с множеством неизвестных. Или даже известных, только все равно не до конца понятных и понятых. Что там в душах копошится — поди пойми. Шумер улыбнулся. Хорошее настроение как-то вдруг вернулось, даже тело сантиметров на пять воспарило над кроватью.
Надо жить, надо просто делать свое дело.
А в третье пришествие действительно казалось, что еще немного — и Пустов преобразится. Год он людей отбирал. Простых, честных, совестливых. Год планировал поездку. Четыреста пятьдесят четыре человека, включая проводников и машинистов, погрузились с ним в пассажирский состав и двинулись на импровизированный штурм города.
Шумер проповедовал среди них.
Не так, как в этот раз. Он был красноречив и убедителен. Горел пламенем веры. Но с той поры, наверное, иссох. Во всяком случае, понятно, что ни последователями, ни летописцами, ни даже сочувствующими он нынче не разжился. Впрочем, надо ли ему это сейчас? Сами с усами.
Он погрузился в прошлое почти трехлетней давности.