Возвращение в Пустов

Вероника Михайловна глазами показала на небольшой, избавленный от бумаг и прочих вещей участок поверхности.

— Спасибо, — сказал Шумер, усаживаясь на стул и принимая тарелку.

— Вы уж извините, — сказала женщина, отходя к поставленной на печь электрической плитке. — Я не стала убирать здесь для того, чтобы только сформировать о себе хорошее впечатление. Понимаете? Для меня этот беспорядок исключительно важен, для вас же, думаю, он не имеет никакого значения. Вы ведь голодны?

— Очень, — улыбнулся Шумер.

— У вас глаза голодные, — сказала Вероника Михайловна. — Я такие глаза примечаю. Особенность профессии. Пытаюсь стать писателем.

— Что пишете?

— Всякую ерунду. Это я, конечно, немного рисуюсь, потому что каждому автору хочется, чтобы написанное им не было ерундой. Но оценить объективно себя, как вы понимаете, не могу. Иногда гениальна, иногда — дура набитая.

— А чего хотите? — спросил Шумер.

Он мельком взглянул на скомканный лист, оказавшийся ближе всего к тарелке. «Обиды в Нине было больше всего. Остальные чувства, придавленные обидой, расползлись по крохотным…»

— Чего хочу?

Вероника Михайловна со звоном сняла крышку со стоящей на плитке кастрюльки. Пар ударил вверх.

— Кажется, картошка удалась, — сказала хозяйка, осторожно заглядывая в глубину посуды. — Покупная, не своя, но сносная.

Она слила воду в миску по соседству. Шумер увидел в этом житейскую экономию, и стыд за неустроенность здешней жизни резанул его по сердцу. Почему так? — подумалось ему. Почему все так?

— Ну-ка, попробуйте.

Вероника Михайловна поднесла ему парящий кусочек картофеля на вилке. Шумер аккуратно снял его губами.

— Доварилась, — кивнул он.

— Тогда давайте тарелку.

Вероника Михайловна оделила его четырьмя небольшими картофелинами. Себе, наклонив кастрюльку, выкатила всего две. Из трехлитровой банки с мутным рассолом были извлечены на свет огурцы-мутанты, крупные даже в обрезанном, усеченном виде.

— Откуда такие? — спросил Шумер, глядя, как нож кромсает их на крупные зеленые дольки.

— Подруга дала, — сказала Вероника Михайловна. — У нее хозяйство в пригороде, если на Сысому ехать, знаете?

Шумер мотнул головой.

— А там то ли земля такая, то ли сорт подходящий. Еще солнца в том году много было, как раз для огурцов. Вот такие мастодонты и выперли. Она сама смеется, говорит, вроде не раздевалась. Это из анекдота, если помните. Вы берите, берите.

— Ага.

Огуречный кружок был с половину ладони. Холодный, с белыми семечками. Шумер положил его на кусок ржаного хлеба.

— Подождите, — Вероника Михайловна пролила ему в тарелку немного растительного масла. — Вот, теперь можно. Ешьте. Сливочного нет, так хоть так.

— Спасибо.

Шумер укусил импровизированный бутерброд, тут же подхватил вилкой и добавил к нему горячей картошки. Сочетание вышло изумительным. У огурцов-мутантов оказался нежный, чуть острый вкус. Картофель, несмотря на некоторую свою водянистость, добавил объема, оттенил. М-м-м. Шумер зажевал, кивая.

— Очень вкусно.

— Я рада.

Вероника Михайловна поставила вместо кастрюльки чайник и села сама. Свою тарелку она отставила в сторону, вооружилась зажигалкой и пачкой сигарет.

— Вы не против?

— Нет, — сказал Шумер.

— По привычке травлю себя, — сказала Вероника Михайловна, прикурив сигарету. — Пока не покурю, аппетита нет.

Она затянулась. Проступили морщины на щеках, под глазами обозначились мешки. В губах закисла улыбка.

— Вас же Сергей…

Шумер кивнул, жуя.

— Так вот, вы спросили, Сергей, чего я хочу, — Вероника Михайловна выдула дым в потолок. — Вы знаете, без того, чтобы понять это про себя, писательство становится бессмысленным бумагомаранием.

Она посмотрела на Шумера — слушает ли. Шумер слушал. Хрустел огурцом.

— Знаете, мы как попутчики в поезде, — усмехнулась Вероника Михайловна, сбила пепел в одну из банок, — незнакомые люди, которые потом никогда больше не встретятся. Значит, друг другу можно рассказать все, что у тебя на душе. Не кривляясь, не утаивая, не выставляя себя не тем, кто ты есть. Потому как незачем. Впрочем, вы же будете носить воду?

Шумер улыбнулся.

— Буду.

Хозяйка снова затянулась.

— Тогда считайте это старушечьей потребностью с кем-нибудь поболтать. Мне на самом деле не хочется ни славы, ни денег. Выросла. Возможно, лет двадцать, а, пожалуй, еще и десять лет назад я бы этого хотела. Сейчас, знаете, о чем думаю? Чтобы мои тексты однажды кому-нибудь помогли. Чтобы спасли, изменили, научили быть человеком.

— Вы об этом пишете?

— Наверное, я пишу историю своих ошибок. Только подставляю другие имена. У меня богатый опыт, который в результате завел меня сюда, в этакий дом престарелых. Нет, не поймите, я не жалуюсь. Каждый получает то, что заслужил. Вообще, мне здесь комфортно, тихо. Думается здесь хорошо. Работается и того лучше.

— Публикуют?

Вероника Михайловна отправила сигарету в банку.

— Пока два рассказа, — она потерла глаза под очками. — Но это так. Давайте, Сергей, лучше о вас поговорим.

Шумер улыбнулся.

— Я не знаю, что вам интересно.

— Например, откуда вы?

— Отсюда. Я местный. В этом доме жил мои родители, дед с бабушкой. Деду когда-то квартира от лесозавода досталась.