Возвращение скипетра

"Я думаю, что в этом есть что-то большее", - сказал король. "Он изменился с тех пор, как у нее родилась девочка, и он совсем немного изменился с тех пор, как у нее родился мальчик".

"Ha!" Гирундо торжествующе ткнул в него указательным пальцем. "Вот! Вы сами это сказали, ваше величество. Он был другим, и у него другие друзья, и вам следует взглянуть на него по-другому ".

Это имело хороший логический смысл. Грас понимал это. Логика или не логика, он не мог этого сделать. Он мог представить, что его сын опасен в приступе ярости. Что-нибудь, что требовало планирования? Он так не думал. Отправиться на охоту на следующий день было почти всем, чего Орталис планировал достичь.

Чем более сомнительным выглядел Грас, тем настойчивее становился Гирундо. Он сказал: "Насколько тебе известно, Лимоса подстрекает его".

"Возможно", - сказал Грас, не желая смеяться в лицо своему старому другу. Он не мог представить, чтобы кто-то водил Орталиса за нос. Во всяком случае, ему никогда не везло с этим, он знал это.

Конечно, он всегда пытался вести Орталиса в том направлении, в котором он сам хотел, чтобы пошел его сын. Ему никогда не приходило в голову, что Орталиса может быть легче вести в том направлении, в котором он хотел идти, или что сны, которые они с Ланиусом всегда воспринимали как кошмары, могут снова показаться его сыну чем-то другим. И они тоже вели Орталиса…

Даже в их спальне, за закрытой на засов дверью, голос Лимозы был едва слышен, как шепот. "Ты уверен, что хочешь пройти через это?"

"Я должен", - прошептал Орталис в ответ, еще тише. Лимоса беспокоилась о Грасе, потому что он отправил ее отца в Лабиринт. Орталис беспокоился о Грасе, потому что его отец был там, хмурился на него, кричал на него, бил его, столько, сколько он себя помнил. Почему Грас чувствовал, что ему нужно сделать эти вещи, было забыто. Того, что Грас сделал, никогда не будет, никогда не могло быть. Орталис продолжил: "Это ради Маринуса".

"Конечно, это так", - сказала Лимоза. "Он не просто грабит вас. Он грабит всю вашу линию, вот что он делает. И все из-за -

"

"Ланиус", - закончил за нее Орталис. Он также прошептал имя своего шурина. Каким-то образом это позволило ему вложить в это больше презрения, а не меньше. "Все, что он делает, это сидит без дела и что-то читает весь день, что-то читает и играет со своими несчастными животными. И ради него — ради него — мой собственный отец собирается лишить меня наследства, лишить наследства и своего внука тоже. О, нет, клянусь богами, это не так."

То, что некоторые из его собственных действий — и бездействий — могли дать Грасу повод предпочесть ему Ланиуса, ни разу не приходило ему в голову. Даже если бы это произошло, Лимоза или, что более вероятно, Голос из его снов, который был лучше, чем сны, уговорили бы его. Его не потребовалось бы долго убеждать; как и большинство людей, он видел себя в наилучшем возможном свете.

Лимоза тоже увидела его в наилучшем свете. Она наклонилась и поцеловала его. "Когда ты наденешь корону, ты покажешь всем, что на самом деле значит быть королем. Ты будешь лучшим королем, который когда-либо был у Аворниса. Ты возьмешь в руки Скипетр Милосердия и... совершишь с его помощью всевозможные добрые дела ". Воображение подвело ее, там, в конце.

"Конечно, я так и сделаю". Орталис тоже старался казаться уверенным. Он действительно предпочел бы совсем забыть о Скипетре. Теперь, когда он был здесь, он не предполагал, что сможет, не навсегда, но он все еще хотел.

Он, черт возьми, мог бы на время забыть об этом. Он тоже поцеловал Лимозу, поцеловал ее крепко и продолжал целовать, пока не почувствовал вкус крови. Она захныкала от смешанной боли и удовольствия. Они всегда были смешаны для нее. Дарение их всегда было смешано для него. Если они двое не были созданы друг для друга, то никакой пары никогда не было.

"О, Орталис", - пробормотала она, когда их губы наконец разошлись. Он грубо ласкал ее и взял еще более грубо. "О", - снова тихо сказала она, когда он вошел в нее. Несколько минут спустя звуки, которые она издавала, были совершенно безудержными. Орталис смеялся, сидя на ней сверху. Затем он застонал, как будто это он попал под удар плети — место, в котором ему никогда не было ни малейшего интереса находиться.

Если бы дворцовые слуги — или шпионы его отца — услышали подобные звуки, они бы не задумались дважды. Они могли бы ревновать, но такого рода ревность не беспокоила Орталиса. Наоборот — это заставило его гордиться.

После того, как они воспользовались ночным горшком и переоделись в ночную рубашку, Лимоса поддразнила его, сказав: "Ты будешь вести себя совсем как мужчина. Ты сейчас перевернешься на другой бок и сразу уснешь ".

"Ты делаешь это так же часто, как и я", - сказал он, что было правдой. Но его зевок показал, что она тоже не ошиблась.