Возвращение Арсена Люпена

Он встал и прошелся по комнате. Время от времени его взгляд останавливался на Женевьеве, и, казалось, он готов был ответить утвердительно на заданный ею вопрос.

Госпожа Эрнемон со страхом глядела на него, ожидая, что вот-вот он откроет тайну, от которой будет зависеть покой и счастье молодой девушки.

Князь сел наконец возле Женевьевы и сказал:

– Нет, видите ли, я вспомнил…

– Вы вспомнили? Что?

– Нет, я ошибся. В вашем рассказе есть некоторые подробности, которые и ввели меня в заблуждение.

– Вы уверены в этом?

Он помолчал немного и твердо сказал:

– Совершенно уверен.

– А я думала… мне показалось… что вы знаете…

Она не закончила, ожидая ответа на вопрос, который не смела ясно поставить. Сернин молчал. Не настаивая больше, Женевьева обратилась к госпоже Эрнемон:

– Спокойной ночи, бабушка! Пойду поцелую перед сном своих малюток. – Она протянула руку князю. – Еще раз благодарю…

– Вы уже уходите? – спросил он живо.

– Да, извините меня, мне пора.

Он поклонился и пожал ей руку. У двери Женевьева на мгновение остановилась, обернулась с улыбкой и вышла.

Князь сидел, бледный от волнения, прислушиваясь к удалявшимся шагам Женевьевы.

– Ты так и не сказал ей? – спросила госпожа Эрнемон.

– Нет… потом. Сегодня, как это ни покажется странным, я не смог.

– Да разве это так трудно? Ведь она же ясно чувствовала, что ты – тот незнакомец, который уносил ее два раза. Довольно было бы одного слова…

– Потом, потом, – сказал он, успокоившись. – Ты понимаешь, этот ребенок совсем не знает меня. Надо сначала завоевать ее доверие, любовь, нежность. Мне достаточно того, что я увидел ее. Прощай.

Он вышел из школы и направился к автомобилю, довольный и счастливый.

– Она прелестная девушка… У нее глаза матери – чудные глаза… Боже, как все это было давно!

И он сказал громко:

– Я займусь ее судьбой… Сейчас же. С сегодняшнего же вечера… Я найду ей жениха…

IV

Автомобиль остановился на углу бульвара Инкерман, перед одиноко стоящей виллой. На звук автомобильного рожка вышел доктор. Князь спросил у него:

– Что, субъект приготовлен?

– Запакован, увязан как следует. Если все выйдет, как задумано, полиция сочтет его обыкновенным покойником.

– Это ее дело. Давайте перенесем его.

Они вынесли и положили в автомобиль длинный тяжелый сверток, формой напоминавший человека.

– В Версаль, Октав, на улицу Вилен, к отелю «Два императора», – приказал князь.

– Скверный отель, – заметил доктор, – я его знаю, просто трущоба.

Отель «Два императора» и в самом деле оказался скверным: грязный вход, две ступеньки ведут вниз, в полутемный коридор, слабо освещенный лампой.

Сернин постучал в маленькую дверь.

Показался лакей – это был Филипп, которому сегодня утром князь давал распоряжения относительно Жерара Бопре.

– Он у себя? – спросил князь.

– Да.

– Ну как?

– Уже приготовил веревку, сделал петлю.

– Получил ли он телеграмму, о которой говорил сегодня утром?

– Вот она.

Сернин взял лист бумаги и прочел.

– Ого! Это было сделано как раз вовремя, – сказал он. – Его извещали, что завтра он получит тысячу франков… Итак, судьба мне благоприятствует… Без четверти двенадцать… Через четверть часа бедняга отправится к праотцам. Проведи меня, Филипп, а ты, доктор, останься здесь.

Лакей взял свечку, и они стали тихо подниматься по лестнице на третий этаж, на цыпочках прошли по низкому вонючему коридору, который оканчивался деревянной лестницей с едва заметными признаками бывшего на ней когда-то ковра.

– Меня никто не может услыхать? – спросил Сернин.

– Никто. Эти две комнаты находятся совершенно отдельно от других. Но вы не ошибетесь, он живет в левой комнате.

– Хорошо. Ты спустись вниз. В полночь доктор, Октав и ты принесете сверток и подождете.

Князь очень осторожно поднялся по деревянной лестнице. Наверху была площадка и две двери. Сернину понадобилось долгих пять минут, чтобы тихо, без малейшего шума, открыть дверь правой комнаты. Там, в полутьме, светилось небольшое пятно. Ощупью, чтобы не наткнуться на стул, князь направился в сторону света, который шел из соседней комнаты через стеклянную дверь, заклеенную обрывком обоев. Стекло было закрашено, но в некоторых местах краска облупилась, так что, приложив глаз, можно было ясно видеть, что делается в соседней комнате. Он увидел там человека, сидевшего лицом к нему и что-то писавшего при свете свечи. Это был поэт Жерар Бопре. Над ним висела веревка, привязанная к крюку на потолке и оканчивающаяся большой петлей…

Звук легкого щелканья раздался на городских часах.

«Без пяти двенадцать, – подумал Сернин, – еще пять минут».

Молодой человек все продолжал писать. Через минуту он положил перо, привел в порядок десять или двенадцать листков, исписанных им, и стал снова их перечитывать. Должно быть, ему не нравилось написанное, потому что на лице его отразилось недовольство, и, разорвав рукопись, он сжег ее на огне свечи. Потом он лихорадочно схватил чистый листок, написал несколько строк, подписался и встал. Но, увидев перед собой петлю, снова невольно сел.

Сернин ясно видел его бледное красивое лицо, впалые щеки, стиснутые руки. Какой же он еще был молодой!

Полночь…