Возвращение Арсена Люпена

– О, опять поднимется шум вокруг моего имени, расспросы, следствие, а у меня и так уже больше нет сил.

Князь простился с ней и сказал:

– Вы позволите навестить вас?

– О, конечно…

Она поцеловала Женевьеву и ушла. Наступала ночь. Сернин не хотел, чтобы Женевьева возвращалась одна. Но, едва они вышли на тропинку, как увидели темный силуэт, быстро движущийся им навстречу.

– Бабушка! – воскликнула Женевьева и бросилась в объятия пожилой женщины, покрывая ее лицо поцелуями.

– Милая… милая… что же случилось? Почему ты так опоздала? Ты, такая аккуратная… Женевьева представила ей князя.

– Госпожа Эрнемон, князь Сернин.

Потом она рассказала о нападении, и госпожа Эрнемон повторяла все время:

– Милая… милая… как ты, наверное, испугалась… О, я никогда не забуду, князь… Но как же ты испугалась, бедняжка…

– Ну вот, бабушка, успокойтесь, как видите, я цела и невредима.

– Да, но с тобой от испуга может что-нибудь сделаться… Могут быть последствия… О, это ужасно!

Они дошли до забора, через который был виден двор с несколькими деревьями и белый домик. За домом шла аллея из бузины, оканчивавшаяся калиткой. Госпожа Эрнемон попросила князя зайти к ним и провела его в гостиную, служившую также и приемной.

Женевьева извинилась перед князем, сказав, что ей надо отлучиться ненадолго, чтобы посмотреть, чем заняты ее воспитанники.

Князь и госпожа Эрнемон остались одни.

У пожилой дамы было бледное и печальное лицо, седые волосы. На вид она была довольно сильной женщиной, с тяжелой походкой, но, несмотря на ее платье и внешность дамы, в ней было что-то вульгарное. Она прибирала на столе, продолжая высказывать беспокойство по поводу случившегося с Женевьевой. Сернин подошел к ней и расцеловал ее в обе щеки.

– Ну, как поживаешь, старушка?

Она остановилась, открыв рот от изумления. Князь снова со смехом поцеловал ее.

– Боже мой! Это ты! Боже, боже! Неужели это возможно?

– Да, это я, Виктория.

– Ах, не называй меня так, – вскрикнула она, вздрогнув. – Твоя старая служанка умерла. Виктории больше не существует. Вся моя жизнь теперь принадлежит Женевьеве. – Она заговорила шепотом: – Я читала про тебя в газетах. Так это правда? Ты опять принялся за прежнее?

– Как видишь.

– А ведь ты поклялся мне, что бросишь жизнь авантюриста, уедешь навсегда и станешь честным человеком.

– Пробовал. Четыре года пробовал. Не правда ли, обо мне ничего не было слышно эти четыре года?

– Да. А почему же ты изменил свое решение?

– Надоело.

Она глубоко вздохнула:

– Ты остался все таким же! Нисколько не переменился и, должно быть, никогда уже не переменишься. Ты замешан в деле Кессельбаха?

– Конечно. Из-за чего же я стал бы тогда организовывать нападение на госпожу Кессельбах ровно в шесть часов, как не для того, чтобы в пять минут седьмого доставить себе случай вырвать ее из рук моих людей. Теперь она обязана мне спасением, и ей неловко не принять меня.

Она посмотрела на него с испугом и наконец сказала:

– Понимаю… понимаю… все это ложь… Ну а как же тогда Женевьева?

– А что Женевьева? Я одним выстрелом убил двух зайцев. Организуя нападение, я рассчитывал на это. Подумай, сколько мне пришлось бы затратить труда, чтобы завоевать доверие этой девушки. И наконец, после всего я все-таки был бы просто иностранцем… знакомым… А теперь, являясь для нее спасителем, я через час буду ее другом.

Госпожа Эрнемон вся задрожала при этих словах.

– Так ты не только не спас Женевьеву, ты еще хочешь впутать ее в свои истории? И вдруг, в припадке внезапного гнева, она, схватив его за руки, быстро заговорила:

– Нет-нет! Довольно мне всех этих историй, слышишь? Довольно! Помнишь, как ты привез мне однажды девочку и сказал: «Вот, я поручаю тебе ребенка, ее родители умерли, береги ее». И я забочусь о ней, берегу ее и сумею уберечь ее и от тебя, и от твоих скверных проделок.

Она стояла полная решимости, казалось, готовая на все.

Он мягко освободил свои руки, сначала одну, потом другую, схватил ее за плечи, посадил в кресло и, нагнувшись, очень спокойным тоном сказал ей:

– Тсс!

Она заплакала и, не находя в себе сил сопротивляться более, стала упрашивать его:

– Я умоляю тебя, оставь нас в покое. Мы были так счастливы! Я думала, что ты забыл о нас, и благодарила Бога каждый день. Все-таки я люблю тебя… Но Женевьева… Из-за нее я готова на все. Она заняла в моем сердце твое место.

– Вижу, вижу, – сказал он, смеясь. – Ты с удовольствием послала бы меня к черту. Ну, довольно говорить глупости. У меня нет сейчас на это времени. Мне надо поговорить с Женевьевой.

– Ты хочешь с ней говорить?

– А что? Разве это преступление?

– Что же ты хочешь сказать ей?

– Открыть один секрет… Госпожа Эрнемон заволновалась.

– Может быть, это будет неприятно ей. О, я всего боюсь…

– Довольно, утри слезы и будь благоразумна.