Возвращение

— Да, если городу больше нечем гордиться, то сойдет и это, — сказал редактор. — Порой я думаю, что главная беда нашего города в том, что здесь нет водоема. Самые прекрасные и замечательные — это те города, которые стоят на берегу моря, а у нас лишь бассейн, да и тот зарос водорослями и пригоден разве что для лягушек. Возможно, что когда люди видят море, реку или озеро, то становятся лучше, начинают понимать, что на свете, кроме них самих, есть и другие люди, и я считаю, что для человека нет ничего важнее такого понимания… Может быть, именно этим объясняется, что наш город не дал нам ни одной крупной фигуры в области культуры, и сегодня, на открытии выставки, мне пришла в голову странная мысль, что, очевидно, в столетнюю годовщину со дня рождения Вярихейн ей воздвигнут здесь памятник. Разумеется, это довольно-таки абсурдная мысль, но когда жители города достигнут определенного экономического расцвета, они из ничего сотворят прекрасного дутого идола, потому что единственное, из-за чего они испытывают чувство собственной неполноценности, — это то, что в сфере духовной им нечем гордиться.

— Послушайте, а как же стихи Марре Вярихейн… — не выдержав, взволнованно перебил редактора Таавет.

— Да, безусловно факт, что у Вярихейн глаза доброго человека, к тому же красивые и голубые, что же касается ее стихов, то это самое настоящее дерьмо, или, выражаясь изысканнее, — конгломерат из трех поэтов, которые старше Вярихейн лет на десять. И если вы считаете, что для формирования индивидуальности поэта с современным мироощущением достаточно употребления таких ходячих слов, как маг, диско, поп и т. п., то я крайне сожалею, что до сих пор не оседлал Пегаса и не помчался галопом на Парнас.

Но Таавет был не в состоянии внимательно следить за тем, что говорил редактор, еще меньше мог он выступить в защиту стихов Марре, потому что в голове его пульсировала только одна мысль: он изобличил себя, обнажил перед этими злыми людьми свою душу; он нагнулся, чтобы завязать на ботинке шнурок, который и не думал развязываться, но это позволило ему отстать от своих спутников, дать им время забыть его взволнованный голос, лишить репортера возможности пройтись на его счет, намекнув на раскрытый молодежный журнал, но когда он наконец вновь присоединился к ним, то услышал, как редактор вдруг сказал: «Черт возьми, мне кажется, я должен жениться».

Они подошли к многоэтажному дому-башне, возвышавшемуся под боком у церкви. Из церкви неслись звуки органа, возле дома вытряхивали ковры. Перед домом стояла «скорая помощь», а несколькими подъездами дальше — сине-желтая милицейская машина. Направо от церкви, на площадке перед зданием пожарной с деревянной каланчой, мыли красную пожарную машину, какой-то пьяница сидел на краю песочницы и пил пиво, время от времени отпуская в адрес кого-нибудь из прохожих нецензурное словечко, дети лазили вверх-вниз по лесенкам, стояли в очереди на качели, Катали игрушечные коляски с куклами; внезапно завыла пожарная сирена. Кого-то, завернутого в светло-коричневое байковое одеяло, внесли в машину «скорой помощи». Они вошли в подъезд, перед которым стояла милицейская машина, и, вызвав лифт, редактор снова сказал: «Честное слово, мне необходимо жениться».

Редактор жил на четырнадцатом этаже. Это была, на первый взгляд, довольно унылая квартира, повсюду валялись груды книг, и единственной мебелью здесь были письменный стол, два стула и кушетка с сильно потрепанной обивкой.

— Тебе следовало бы подумать об уюте, — сказал репортер. — Хоть бы обзавелся книжными полками, прежде чем обзаводиться женой.

— Вот как… — отозвался редактор. — Это ты неплохо придумал. — И он аккуратно сложил в ряд к стене часть валявшихся на полу книг.

— Если ты ничего не имеешь против, я мог бы развить эту мысль, — с воодушевлением произнес репортер, достал из своего дипломата несколько листков бумаги и, словно читая лекцию, лениво начал:

Практические советы тем, кто создает свой дом