Возвращение

Репортер, который все время стоял перед редактором, опустился с подавленным видом на скамейку. Таавет понял, что беднягу грубо задели за живое, однако не испытывал к нему сочувствия. Репортер долгое время сидел молча, а потом заговорил:

— Возможно, ты кое в чем прав, в самом деле, вместо того, чтобы всадить мне нож в спину, ко мне, почтительно здороваясь и радостно улыбаясь, подошел парень, которому я накануне задал жару в своей передаче… А серию мы прекратили именно по тем причинам, на которые ты намекал, но мы сделали скрытой камерой передачу из приемной косметического кабинета, где пустили в эфир получасовую радиорубрику «Что случилось», которую смонтировали из происшествий, имевших место в течение нескольких недель. Вы бы только видели эти лица, когда пошла пятнадцатая минута, — никто из этих людей не слышал в своей жизни столько сенсационной информации зараз, на их лицах было написано блаженство, некоторые ушли сразу по истечении получаса, покинув свою очередь, им необходимо было поделиться переполнявшими их впечатлениями со знакомыми. Подготовив передачу, мы поняли, что ее нельзя показывать на экране, так как это послужило бы поводом для новых толков и нареканий.

— Ну как, оставишь старого музыканта в покое? — спросил через некоторое время редактор.

— Зачем? Он хочет играть для людей. Я приведу его на студию, у него будет возможность развлечь тысячи зрителей, и одно сознание этого сделает его счастливым.

— Знаешь, что я хочу сказать, — редактор поднялся и пристально посмотрел в глаза репортеру. — Представь себе человека, который хочет сделать чучело из какого-нибудь лесного зверя или птицы. Метким выстрелом он убивает свою жертву, ведь ему нельзя испортить шкурку или оперение. Он тщательно целится, поскольку немало намучился, прежде чем нашел подходящий экземпляр.

Они зашагали по главной улице дальше. Здорово он получил по носу, подумал Таавет и почувствовал к редактору нечто вроде симпатии. Главная улица кончалась площадью. Таавет снова оказался в знакомом месте и хотел было уже свернуть к отелю, но передумал. Марре высказала надежду, что вечером они встретятся. Но он понятия не имел, где состоится банкет по случаю открытия выставки. Куда себя девать сейчас, он не знал, настроение вконец испортилось, когда он на миг взглянул на себя со стороны: послушно плетется следом за репортером и редактором, словно какой-то лакей, комнатная собачонка или турист, приехавший с автобусной экскурсией. Но что ему оставалось делать? И этим двоим кажется совершенно естественным, что он составил им компанию.

— Я думаю, мы могли бы сейчас зайти ко мне и подождать там, пока идут приготовления к банкету, — предложил редактор, когда, прогуливаясь, они дошли до автобусной станции.

— А что, если нам прислонить усталые спины к стене автобусной станции? — попробовал пошутить репортер, но парням — их было человек двадцать, — ошивавшимся здесь и с каким-то голодным видом взиравшим на отъезжающих, казалось, было не до шуток. Собираться здесь, похоже, было для них повседневной работой или каким-то ритуалом. Кое-кто был навеселе, кое-кто глазел на девчонок, шедших мимо по двое и по трое и через некоторое время возвращавшихся обратно.

— Один из культурных центров города, — заметил редактор. — Большинство из них проводят здесь все свои свободные вечера, я подозреваю, не приучают ли они себя к мысли при первой же возможности смотаться отсюда.

— Интересно, когда же ваш молодой гений, Марре Вярихейн, начнет укладывать свои чемоданы? — с усмешкой полюбопытствовал репортер. — Надеюсь, по крайней мере, не раньше, чем я сделаю о ней передачу.

Внезапно совсем близко от них раздался звонкий шлепок, за которым последовал вскрик, и, словно по команде повернув головы, они увидели: две девицы, совсем еще юные, вцепившись друг другу в волосы, дрались. Еще один удар, и девчонка в желтой куртке упала, а вторая, прихрамывая, поплелась через площадь. Побитая, скрючившись, лежала на грязной булыжной мостовой, вокруг толпился народ — стояли молча, смотрели со злорадством.

— Черт побери… — выругался редактор, подошел к девчонке, помог ей подняться, взял за локоть и отвел подальше от автобусной станции. Толпа, разочарованная тем, что больше ничего не произошло, разошлась.

— О чем вы говорили? — поинтересовался репортер после того, как редактор, усадив девчонку на скамейку на краю площади, вернулся обратно.

— Ах, насколько я понял, танцевала на вечере не с тем парнем, — не то устало, не то равнодушно махнул рукой редактор.

— Похоже, в вашем городе весьма бравые девицы, — насмешливо произнес репортер. Видимо, рассуждения на телевизионные темы настолько разбередили ему душу, что теперь он искал возможность заглушить досаду. Однако девчонка в желтой куртке всем своим видом опровергала суждение репортера — она сидела на скамейке под липами, съежившись, став совсем крошечной, и, очевидно, плакала.