Возвращение

Дальше все было как в сказке. Эдвин снова был прежним Эдвином, только намного лучше, веселее, милее. Марре еще ни разу не проводила ночь в объятиях мужчины, теперь же рядом с ней лежал Эдвин, который любил ее, любил… Марре хотелось сделать для него все, что было в ее силах, освободить поэта от неурядиц в семейной жизни, от необходимости проводить все дни с женой, которую он больше не любит, жертвовать своей жизнью и счастьем ради жены, которая не понимает мук творчества своего мужа… Она ненавидела эту женщину, которую никогда не встречала и имени которой не знала, женщину, которая допускает, чтобы прекрасный человек рядом с ней был одинок и несчастен, женщину, в которой нет ни капли нежности… Она ласково дотронулась пальцами до груди поэта, легко коснулась губами его бороды и губ, нежно прижалась к нему, отдавая ему тепло своего тела, раскрывая всю себя, и мир — в который уже раз — стал щемяще прекрасным. Она чувствовала, что больше не в силах вынести такого счастья, ногти ее впились в кожу поэта, и какой-то первобытный крик замер на ее губах, превратившись в страстные слова: «Ты мой!»

Было раннее утро, когда Марре встала, чтобы отдернуть занавески: пусть в комнате сегодня будет светло. Она с ликованием подумала, какой восхитительный день ожидает их впереди, встала перед диваном на колени, склонилась над поэтом, чтобы изучить каждую складочку, каждую черточку дорогого ей лица. «Это счастье, счастье…» — шептала она.

Эдвин открыл глаза, на какой-то миг в них отразилось недоумение, затем быстро привстал, так, что они чуть не стукнулись лбами. «Который час? — спросил он, и Марре сказала. — Бог мой, через четверть часа отходит поезд, а я должен еще заскочить в отель». Эдвин стал искать свою одежду и тут заметил у себя на теле царапины от ногтей и беспомощно откинулся на диван. «Что ты наделала! — в отчаянии воскликнул он, схватился руками за голову и какое-то время оставался неподвижен. Затем изобразил на своем лице подобие улыбки: — Скажи, как мне побыстрее добраться отсюда до центра? — Марре объяснила и в свою очередь спросила, почему Эдвину обязательно надо ехать этим поездом, ведь можно же и вечерним. — Ты не представляешь, до чего ревнива моя жена», — вздохнул он.

«Но вы же…» — Марре ничего не понимала.

«Да, конечно, — поспешно произнес Вереск, — но… я просто не хочу причинять ей боль…»

Он не хочет причинять ей боль, он не хочет причинять ей боль, он не хочет причинять ей боль… повторяла Марре, когда Вереск ушел. Эта фраза вертелась у нее в голове, создавая в мыслях безнадежную путаницу. Внизу хлопнула дверь. Марре медленно подошла к окну, чтобы посмотреть, как Вереск, подпрыгивая, бежит через слякоть.

И вот теперь она ждет ребенка от поэта Эдвина Вереска. Ей надо что-то предпринять. Она вспомнила, как женщина с их работы, недавно сделавшая аборт, весьма откровенно рассказывала о своих неприятных переживаниях в больнице, тем более что это у нее не первый, и поклялась больше и близко не подпускать к себе мужа.

Это была одна из возможностей. Весьма разумная, но Марре почувствовала, как все в ней воспротивилось этому. Внезапно она подумала, что ничего не имеет против того, чтобы у нее был ребенок. Это была новая мысль и поначалу показалась какой-то чужой.

Марре постелила на диване простыни, положила сверху красное атласное одеяло и погасила свет. Она лежала в тихой комнате, в тихом доме, в тихом городе. А что, если написать Эдвину, что она ждет ребенка? Вдруг все чудесным образом изменится, поэт избавится от жены, которую не любит, они соединятся, будут счастливы… Но ей нужен был именно тот Эдвин, с которым она в снегопад гуляла по столице, а не тот Вереск, который спешил на поезд. В ее сознание проникла смутная мысль, что очень скоро она может стать такой же ревнивой женой… И, наверное, причин для этого будет предостаточно, с горечью вздохнула она.

Перед ее глазами возник пейзаж из детства: вся земля покрыта лиловым цветом, в розовом небе плывут желтые облака; она попыталась связать это красочное видение с чем-то, с каким-то определенным временем или местом, но помнила лишь, что была тогда маленькой. Она подумала: вереск растет под соснами на пустоши, растет на болоте… Она улыбнулась: у меня родится вересковый ребенок. От чувства умиления на глаза внезапно навернулись слезы, теперь она знала, что уже любит своего ребенка, станет писать ему стихи, рисовать картины, все время будет подле него, будет бороться за его счастье, сделает все, чтобы из ее ребенка вырос добрый, смелый, отважный, хороший, умный, сердечный, готовый к самопожертвованию, прекрасный, старательный и преуспевающий в жизни мужчина. Мужчина? Да, именно мужчина; она и подумать не могла, что может родиться девочка.

И Марре заснула со счастливой улыбкой на губах.

ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА