Возвращение

– Ты спрашивал, справедливо ли вот так ставить свою жизнь на паузу. Я не сказала, что думаю на самом деле.

– Мне показалось, ты ответила ясно.

Натали с грустью улыбнулась.

– Иногда не все так плохо. В кругу семьи я порой забываю о том, в каком положении оказалась. Когда кто-то – мама или папа – рассказывает смешную историю, и все вокруг хохочут, довольно легко притвориться счастливой. Но уже через миг снова накатывает тоска. Реальность всегда со мной, как ее ни прячь… Я понимаю: нельзя смеяться, ведь это значит, что я забыла о Марке. Я постоянно думаю, что недостойна счастья, что не должна ничего менять.

– Думаешь, Марк хотел бы для тебя такой судьбы?

– Нет, – твердо сказала Натали. – Конечно, не хотел бы. Мы даже об этом говорили. Не о такой ситуации, а о том, что будет, если кто-то из нас погибнет – например, в автокатастрофе. Иногда тянуло поговорить по душам, поиграть в дурацкие «что, если…». Марк каждый раз повторял, что хотел бы для меня счастья – новой любви, замужества. Правда, затем предупреждал: только не смей влюбляться в нового мужа сильнее, чем когда-то в меня!

– По крайней мере, честно, – усмехнулся я.

– Ага, – кивнула Натали. – Но я теперь не знаю, стоит ли следовать его наказу. Совесть требует, чтобы я сидела с мужем как можно дольше – бросила работу, навещала его каждый день. Ведь именно так нужно поступать, если близкий человек болен? Однако на самом деле я совсем не хочу такой жизни. Когда я иду к нему в больницу, какая-то частичка меня умирает. Затем я корю себя за малодушие, собираюсь с силами и делаю то, что должна.

Натали посмотрела себе под ноги.

– Так трудно – не знать, когда все это закончится и закончится ли вообще, – продолжала она. – Люди в вегетативном состоянии порой живут десятки лет. Как мне тогда быть? Мне еще не поздно завести детей… или правильнее отказаться? А как же другие вещи, которые наполняют жизнь смыслом? Объятия любимого, поцелуи? Их я тоже лишена навечно? И мне суждено жить в Нью-Берне до самой смерти – его или моей? Не пойми меня неправильно – я очень люблю Нью-Берн. И все же порой мечтаю совсем о другом – о Нью-Йорке, Майами, Чикаго, Лос-Анджелесе. Я всю жизнь провела в Северной Каролине. Разве я не заслуживаю выбора?

Мы подошли к отелю, у дверей Натали задержалась.

– Знаешь, что хуже всего? – продолжила она. – Мне даже не с кем об этом поговорить. Никто не понимает. Родители места себе не находят, поэтому я их убеждаю, что все у меня в порядке. Родители Марка – вообще на другой волне. Друзья болтают о работе, мужьях и женах, детях. Я не знаю, как быть. Мне так… одиноко. Понимаю, люди меня жалеют, однако не думаю, что они сочувствуют по-настоящему, ведь для них я словно с другой планеты, на которую никто не хотел бы попасть.

Я молча слушал.

– Многие спрашивают друг друга: чего бы ты хотел добиться через три года, через пять лет? Я тоже иногда задаюсь этим вопросом и прихожу к выводу, что не только не знаю ответа, но и не понимаю, как его найти. Столько обстоятельств не в моей власти. Я чувствую, что бессильна.

Я взял Натали за руку:

– Хотел бы я хоть как-то облегчить твою ношу.

– Знаю. – Она сжала мою ладонь. – Пойдем. Завтра наступит новый день.

* * *

Через несколько минут мы разошлись по номерам. Признание Натали вызвало у меня смешанные чувства: печаль из-за ее судьбы и разочарование в самом себе. Какой бы чуткой натурой я себя ни считал, мне оказалось сложно – как и говорила Натали – войти в ее положение, в полной мере понять, как протекает ее жизнь. Я хотел ее поддержать, жалел всем сердцем, но себя обмануть не мог: я не сопереживал ей по-настоящему. У каждого есть личный, потаенный мир, куда никогда не попасть другому.

Включив телевизор, я выбрал спортивный канал – не потому, что меня заботил результат последней бейсбольной игры или чемпионата по гольфу: просто я слишком устал, чтобы смотреть передачу хотя бы с каким-то подобием сюжета. Я сбросил с ног ботинки, снял рубашку и рухнул на кровать, то слушая комментаторов, то думая о прошлом Келли. Мысли снова привели меня к Натали, к последним двум дням, проведенным с ней рядом.

Я гадал, встречу ли когда-нибудь девушку, похожую на нее. И если мне суждено полюбить снова, не стану ли я осознанно или подсознательно сравнивать новую женщину с той, которую люблю сейчас?

Может, и Натали сейчас размышляла о недостижимом и мечтала, чтобы где-нибудь нашлась планета для нас двоих?

В одном я не сомневался: несмотря на безумную усталость, я не променял бы эти два дня ни на что на свете.

* * *

Меня разбудил стук в дверь.

Я мельком взглянул на часы: близилась полночь. Лампу и телевизор я так и не выключил, поэтому, полусонный, потянулся за пультом, едва понимая, где нахожусь.

Я вырубил телевизор, гадая, не послышался ли стук – и тут он повторился.

– Тревор? – Я сразу узнал этот голос. – Ты не спишь?

Я сполз с кровати и, пошатываясь, побрел к двери, радуясь, что перед сном не снял брюки. В коридоре стояла Натали, по-прежнему в вечернем наряде. Во взгляде ее покрасневших глаз решимость сражалась с тревогой.