Возможно, Беккет

Я ходил в коротком клетчатом пиджаке, с миниатюрной виселицей на спине, в петле болталась бутылка из-под пива. Стояло солнцестояние. Зрители с удовольствием отливали мне в бутылку своего пива, мы чокались бутылками за всех висельников, которые были и которые придут. Театр условности, который представляли на сцене Балтийского дома как бы наши соратники, был настолько нам чужд своей пафосной вымороченностью, душевной косностью, отжившим костюмированием, неизжитой психологичностью и непременной попыткой "рассказать историю" – что, загорелые и веселые, мы специально двинулись в темноту и холод Балтийского дома, чтобы устроить там скандал. Там играли Гельдерода трое натренированных болванов. Король и шут, которые все время меняются троном. Палач же пытается отрубить голову то одному пройдохе, то другому, нарочито путаясь в выборе. Неразрешимая история. По моде того времени – зрительские трибуны приближены к сцене, чтобы обозначить слом границ. Обдумав и оценив происходящее, мы решили мягко разрушить контекст. Я прошел с виселицей по авансцене, обозначая инородное внедрение. Король испуганно спросил у шута: "А это что такое? Твои?" Шут дико засмеялся. "Это наше общее". Надо было готовить импровизацию. Я потрогал Короля "Ломаем театр?" – "Нет, нет, я настоящий". – "Он настоящий", – сказал в зал Шут. Я подошел к Шуту : "Давно здесь? Король закричал, простирая руку с перстнем: "Осторожно, это Привидение! Кто пропустил в Дом Провидение? "Вы тут рассуждаете, сказал я, а уже четыре часа пополудни, пора пиво пить". Вышел под софиты будничный Флягин, раздал актерам по бутылке пива. Я королю открыл его бутылку об трон. За прочтение!

Флягин полил пивом подмостки, сказал палачу: не поскользнись, – и мы скрылись за кулисы. Остаток пьесы наши разбуженные актеры сыграли, попивая полудемонстративно пиво, как нам показалась, с особым подъемом. После спектакля они бросились нас искать, чтобы набить нам морду. А мы и не скрывалась. Состоялся на лестнице очень трудный структуралистский разговор, где я не поскупился на комплименты в адрес их формально-экзистенциального театра и убедил их, что наша группа на этом фестивале занимается по просьбе самого Могучего "театром провокационным". И каково же было наше изумление, когда через год Формальный театр использовал прием "порчи действия" (мнимое обесточивание) в Гамлете-машине.

 

ххххххххх

 

Надо признать, что Новые тупые постоянно выступали как бы в нулевой роли непроявленных предтеч. Это была стратегия: истинное влияние на культуру происходит из тени, исподволь, шепотом, издалека, умалчивая, мелькая, намекая, смеясь, надкусывая, прокалывая, инфицируя, умалчивая, мелькая, намекая, прививая. Уже одно то, что слово "тупость" начало носить удалой оттенок творческой креативности – говорило о сдвиге в самом языке. С появлением "Новых тупых" на питерской сцене – Искусство перестало самодовольно угрожать смертным,

"и задышалось свободней, ВЕСЕЛЕЙ" (А. Матвеева).

"Искусство в который раз было спровоцировано на "проживание", и Тупым, обладающим особым драйвом и специфической харизмой, в какой-то мере удалось его соблазнить" (Скидан).

"Скандально известные Товарищи сделали все возможное, чтобы не подпасть ни под какое культурное определение и существовать лишь в качестве глухой молвы, анекдота и ошибки, не имеющей в конечном счете никакого значения" (Бренер).

"Заявившая о себе радикальная группировка "Новые тупые" под предводительством Максима Райскина дает нам счастливую надежду на то, что творческие потенции питерского искусства не ограничиваются ограниченной "Новой Академий" и несколько ограниченными "Митьками" (Гельман).

"У "Тупых" есть только одно сомнительное преимущество – их тупость (Драгомощенко).

"Тупые" так привыкли к своей нечленораздельности и психологии аутсайдеров, что в один прекрасный день мы все обнаружим, что они "давно не существуют" (Савчук).

 

ххххххххх

 

Сережа Завьялов – Максимке: Послушай, Макс, чего это ты там обретаешься с Тупыми? Из них ничего не выжмешь, это бесперспективно. Посмотри на Спирихина, если бы в нем что-то было, то кем бы он сейчас был. А чего он добился? Не будь дураком. Ты не на тех поставил.

Максимка – Сереже Завьялову: Так я и не собирался на Тупых что-то ставить. С чего ты взял?

Серёжа Завьялов – Максимке: Ну, тебя видели несколько раз в их обществе: вы что-то там куролесили.

Максимка – Сереже Завьялову: Так это мы шли пить на выставку водку, Спирихин залез на Достоевского (он любит залезать по пути на памятники) – ему, оказывается, интересно: куда это смотрит памятник? Достоевский, оказывается, смотрит на колеса машин, Лермонтов на железные ворота, Пушкин – в окно Европейской гостиницы, а верблюд Пржевальского ровно на струи фонтана. Только Петр Шемякина каким-то фантастическим образом смотрит сам на себя, отражаясь в подвальном окошке.

Серёжа Завьялов – Максимке: Я так и думал.