Возможно, Беккет

Неоцененное современниками культурное начинание, продолжающее традиции "Бродячей собаки". Я играл (отвратительно, нечленораздельно) гениального Маэстро, друзья играли многократно возобновляющуюся роль поклонника – на лыжах (Козин), на английском языке (Пиликин), на языке эроса к электричеству (Инга), на языке поэзии (Скидан): – Приветствую Маэстро! Ах, это ты, дружище! Вот удача! Ты вовремя пришел. – А что случилось? – Да, так, вещица мне на ум пришла, – и Маэстро расстреливает поклонников из пистолета. (Не славы ради, искусства для). Но самым живучим поклонником оказался, конечно, невиданно пьяный Флягин. Он как-то близко к сердцу принял свою роль (надо думать, за столиком бутербродной он кричал (шептал) Игорю: “А почему это Спирихин играет роль Маэстро, а не – я!”) – и буквально выполз на сцену с паровозиком из коробок, в которых хранились на черный день его несгораемые шедевры – трехлитровые банки с затейливыми в них композициями-коллажами, отражающими, как в капле тусклой росы, весь духовный, домашний, семейный, задушевный, эстетический флягиновский мир. При удачном раскладе этим банкам на художественном рынке была бы цена в пятьдесят тысяч раз превышающая стоимость самой банки.. Но он сказал "Сережа, я забыл выучить кость" – и принялся крушить банки, как бы бомбы, приговаривая: "Вот-таки вам мое ИСКУССТВО!". Я даже не пытался стрелять в него из игрушечного пистолета. Флягин сам превратился в пистолет. Зрители смекнули: эге! да это никакая не пьеса, таких нехороших пьес не бывает. Таня Пономаренко не на шутку разозлилась: она думала, что мы хорошие, талантливые, а вместо этого – вы!!!!

Вы чудовища.

Мы собрали швабрами огромную кучу ОСКОЛКОВ, среди которых мелькнула фотография дочки Флягина, и вынесли их как отработанный мусор за дорогу, положили курганом у контейнера. Это была инициация провалом, очередная инициация художественным для художественного – так что неизвестно, пострадало ли на самом деле искусство, не нанесена ли рана неискусству, конечно, излечимая.

На следующее утро Флягин попытался извиниться, что "испортил концерт".

– Ты, что Флягин, с ума сошел. История засвидетельствует, что твоя сцена была "единственным подлинным прорывом во всем этом шуточном представлении".

– Прорывом чего?

Все того же ничего.

– Вместе с тем, прорывом и, вместе с тем, ничего. То есть, ничего. А тогда – был ли прорыв?

 

ххххххххх

 

Лето. С балкона брошенного князем Константином дворца в Стрельне можно видеть море и невозможность в нем заката солнца.

Еля привезла нас сюда для решения художественной задачи: "Обнаружение пейзажа". Поле деятельности способно подавить собственно саму деятельность. Обнаружить пейзаж можно лишь фрагментарно, при приближении к фрагментам. Вот висит на сирени елина фата, вот клавиши, свисая на нитках с моста, чуть-чуть касаются воды, играют с ней.

Тут Флягин выложил из картона слово "пейзаж". Здесь воткнуты в старые ивы окрашенные кровью серпы. Вот лужайка, превращенная в абстрактное кладбище абстракционизма. Вот отдушины, торчащие из травы по берегу канала. Это еще что такое? Страшные, изображающие вурдалака портреты Хвостова, развешанные в сырой, разрушенной галерее Дворца, чтобы напугать четырех зрителей (наташу, алеска, володю, олю) Красный башмак на пьедестале, попирающий своей откровенной привнесенностью умиротворенно-потусторонний ландшафт. Походили по дорожкам, пофилософствовали над арбузом. Ах, какая гроза. Обнаружила нас и попыталась загасить. Возвращались мокрые в шатающемся гулком трамвае, освещенные не закатывающимся солнцем рабы любви, романтики регулярных парков.

Флягин, забыли, блин, твою лопату!

– А, – сказал Ф. – Главное, Красоту Жалко.

 

ххххххххх