Вот так мы теперь живем

При этих словах он вновь положил ей руку на затылок, словно хотел прижать ее голову к своим коленям.

– А теперь, – продолжала она, – расскажи о себе.

Трудно вообразить более неловкое положение. Честность требовала мягко отодвинуть ее от себя, встать и объявить, что, каким бы ошибочным ни было его прежнее поведение, он не намерен на ней жениться, о чем и должен сказать совершенно прямо. Однако ему мешал то ли избыток, то ли недостаток благородства. Правда, он все-таки поклялся себе – в эти самые минуты, когда она сидела у его ног, – что не женится на ней. Его женой будет либо Гетта Карбери, либо никто. И все же Пол не знал, как сказать это достаточно твердо и в то же время как бы извиняясь.

– Я здесь по делам железной дороги, – сказал он. – Ты, верно, слышала о нашем проекте?

– Кто о нем не слышал! В Сан-Франциско только об этом и говорят. Гамильтон Фискер – человек дня, и, когда я уезжала, твой дядя покупал виллу за семьдесят четыре тысячи долларов. Правда, говорят, будто самый жирный куш ушел к вам, лондонцам. Многие досадуют на Фискера, что он ездил сюда.

– Все идет очень хорошо, насколько я понимаю, – сказал Пол, немного стыдясь, что так мало обо всем знает.

– Так ты управляющий здесь, в Англии?

– Нет. Я член фирмы, которая управляет делами в Сан-Франциско, однако по-настоящему все решает наш председатель, мистер Мельмотт.

– Я о нем слышала. Великий человек. Француз, да? У нас говорят о том, чтобы пригласить его в Калифорнию. Ты с ним, конечно, знаком?

– Да. Вижу его раз в неделю.

– Я бы скорее хотела увидеть его, чем вашу королеву или ваших лордов и герцогов. Говорят, он держит в руке весь коммерческий мир. Какая сила, какое величие!

– Да, величие, если оно заработано честно, – ответил Пол.

– Такие люди выше честности, – возразила миссис Хартл, – как генерал выше человечности, когда жертвует армией, чтобы завоевать страну. Такое величие несовместимо с нравственными угрызениями. Пигмея остановит канава, великан перешагивает через реки.

– Пусть лучше меня остановит канава, – сказал Монтегю.

– Ах, Пол, ты не рожден для коммерции. И я признаю, что коммерция неблагородна, если не достигает настоящих высот. Мало радости жить в достатке, корпя над счетами с девяти утра до девяти вечера. Однако этот человек одним росчерком пера отдает и получает миллионы долларов. А что, здесь говорят, будто он нечестен?

– Он мой деловой партнер, так что мне лучше не говорить о нем дурно.

– Разумеется, такого человека будут чернить. Наполеона называли трусом, Вашингтона – предателем. Ты должен отвести меня туда, где я увижу Мельмотта. Ему я готова целовать руку, но я не удостоила бы и одним почтительным словом любого из ваших императоров.

– Боюсь, ты обнаружишь, что твой кумир – на глиняных ногах.

– Ах, ты о том, что он дерзко нарушает вашу заповедь не желать земного богатства. Все ее нарушают, но втихомолку, наполовину отдергивают алчную руку, молятся не ввести их во искушение, тащат лишь по мелочи и делают вид, будто ненавидят то, чего на самом деле вожделеют. Вот человек, который смело говорит, что не признает такого закона, что богатство – это могущество, а могущество – это благо, и чем больше у кого-нибудь богатства, тем выше, сильнее и благороднее он может стать. Мне нравятся люди, которые могут вывернуть пугала наизнанку и жгут соломенные чучела на своем пути.

У Монтегю было собственное мнение о Мельмотте. Несмотря на их деловые связи, он считал великого директора мерзавцем, каких не видел свет. Восторги миссис Хартл были очень милы, как и ее женское красноречие, однако Пола неприятно поразило, что она изливает эти восторги на такого субъекта.

– Что до меня, мне он неприятен.

– Я думала, вы лучшие друзья.

– О нет.

– Но ты в этом деле преуспеваешь?

– Да, вероятно. Это такая рискованная штука, в которой до конца нельзя понять, действительно ли ты преуспеваешь. Я вошел в нее не по своей воле. У меня не было выбора.

– По-моему, тебе сказочно повезло.

– Если судить по сегодняшним результатам, то да.

– Что уже само по себе хорошо, Пол. А теперь, раз мы заговорили по-старому, объясни мне, что все это значит. Я ни с кем так не говорила после нашего расставания. Для чего разрывать нашу помолвку? Ты ведь любил меня когда-то?

Он предпочел бы смолчать, но она ждала ответа.

– Ты знаешь, что любил, – сказал он.

– Так я думала. Я знаю одно: что ты можешь не сомневаться в моей любви. Или я не права? Отвечай прямо, как мужчина. Ты во мне сомневаешься?

Пол не сомневался в ней и вынужден был это сказать.

– Нет.

– Хватит мямлить, как девчонка! Если тебе есть в чем меня упрекнуть, выкладывай начистоту! Хотя бы этого я вправе требовать. Я никогда тебя не обижала. Никогда тебе не лгала. Я ничего у тебя не взяла – если ты не вручил мне свое сердце. Я отдала тебе все, что у меня было. – Тут она вскочила и сделала от него шаг. – Если ты меня ненавидишь, так и скажи.

– Уинифрид… – начал он, обращаясь к ней по имени.

– Уинифрид! Первый раз, хотя я называю тебя Полом с той минуты, как ты вошел. Что ж, говори. Ты любишь другую?