Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти

Этим и занимались военные чиновники Восточного Рима; как следствие этого, узурпация власти считалась законной, если завершалась успехом. Иными словами, восстание становилось законным постфактум. Бери писал: «Если он [претендент] не имел достаточного числа сторонников, чтобы претворить в жизнь свое воззвание, и терпел поражение, то с ним поступали, как с мятежником».

Таким образом, в Византии, как и в других странах гидравлического мира, любой человек мог попытаться узурпировать власть; а выборность суверена в сочетании с временным доминированием военных способствовала частым попыткам подобного рода. Однако такие действия не были защищены законом. В Византии людей, попытавшихся сбросить существующее правительство и потерпевших неудачу, наказывали с ужасающей жестокостью. В Китае мятежников, решивших воспользоваться своим правом на восстание, подвергали казни. Во времена трех последних династий их разрубали на куски (Сан-Николо М. Управление Египтом во времена Птолемеев и Рима).

Возникает вопрос: если вооруженные конфликты, восстания и убийства слабых правителей не делали восточный деспотизм более демократичным, то, может быть, они, по крайней мере, как-то облегчали положение трудящихся? Этот аргумент не столь убедителен, как может показаться с первого взгляда. Мятежи очень редко ослабляли традиционные формы угнетения, административного и юридического, а стремление повлиять на верховное руководство с помощью открытого насилия, скорее, усиливало желание людей, находившихся у власти, действовать еще более жестоко. Более того, разрушения, вызываемые длительной гражданской войной, обычно резко усиливают экономическое бремя для простых людей. А частые случаи насилия внутри правящего класса вовсе не ослабляют гнет деспотизма, а делают его еще более жестоким.

Межправительственные влияния: абсолютизм и самодержавие

Но, может быть, внутри правительства существовали силы, которые помогали ослабить жестокость агроуправляемого деспотизма? Такой вопрос фокусирует наше внимание на связи между абсолютизмом и самодержавием. Эти два понятия вовсе не идентичны, как может показаться, но тесно связаны между собой. Правительство является абсолютистским, если неправительственные силы не имеют над ним эффективного контроля. Человек, управляющий абсолютистским режимом, становится самодержцем, если его решения не могут подвергаться контролю со стороны внутриправительственных сил.

Абсолютистские режимы гидравлического общества обычно возглавляет один человек, в лице которого концентрируется власть над всеми главными решениями в стране[14].

С чем это связано? Может быть, крупные водные сооружения, которые характерны для центров гидравлического мира, действительно требуют централизованного управления и порождают автократическую власть? Ведь контролируемые (демократические или аристократические) правительства тоже создают и содержат крупные общественные предприятия. Они имеют огромные дисциплинированные армии и/или флотилии и управляют ими в течение длительного времени, но при этом автократические образцы управления не возникают.

Появление автократических режимов зависит не только от существования крупных государственных предприятий. Во всех настоящих гидравлических обществах подобные предприятия играют огромную роль; здесь, как и на их границах, всегда находятся дисциплинированные войска и, нередко, все необходимые организации для разведки и связи. Однако никаких препятствий к тому, чтобы эти предприятия возглавили ведущие чиновники страны, нет. Так обстоят дела в контролируемых правительствах, в которых руководители министерств отделены друг от друга, а их власть сбалансирована.

Деспотические государства не имеют эффективных механизмов внешнего контроля и внутреннего баланса. При таких условиях развивается то, что можно назвать тенденцией накапливания неограниченной власти. Эту тенденцию можно было бы не принимать во внимание, если бы руководители общественных работ, армии, разведки и налоговых систем обладали более или менее одинаковой силой в вопросах организационной и карательной власти. В таком случае во главе абсолютистского режима могла бы встать сбалансированная олигархия, «политбюро», члены которой могли бы реально и в более или менее равной степени участвовать в руководстве страной. Но, к великому сожалению, организационная, коммуникационная и карательная власть ведущих секторов любого правительства очень редко обладает подобным балансом. При абсолютистском режиме правитель, усиливающий свое могущество за счет культивируемой им тенденции к неограниченной власти, стремится путем альянсов, маневров и безжалостных схем захватить все другие центры управления и превратиться в единовластного владыку.